Все, что остается - Патрисия Корнуэлл

Войдя в здание аэропорта, я увидела Марино, который, подложив пальто под голову, дремал, закрыв глаза, в душной, залитой дневным светом комнате с пустыми стульями и пятнистым ковром голубого цвета. С минуту я глядела на него глазами совершенно постороннего человека, и сердце мое дрогнуло от умиления и печали. Только сейчас я заметила, как постарел Марино.

Я проработала всего лишь несколько дней на моей новой работе, когда впервые встретилась с ним. Стоя в морге на вскрытии, я вдруг увидела, как в комнату вошел крупный мужчина. Остановившись по другую сторону моего рабочего стола, он стал наблюдать за мной с совершенно бесстрастным выражением лица. Я очень хорошо помню его холодный, испытующий взгляд и это жуткое чувство неловкости, когда мне казалось, что он рассекает меня взглядом так же тщательно, как и я лежащего на столе мертвеца.

— Итак, вы и есть наш новый главврач, — сказал он. Эта фраза прозвучала как вызов или как официальное уведомление о том, что я занимаю должность, которую никогда раньше не занимала женщина.

— Я — доктор Скарпетта. Полагаю, вы живете в Ричмонде? — спросила я.

Он тихо произнес свое имя и стал молча наблюдать за тем, как я извлекла несколько пуль из тела убитого. Я отдала их ему, поскольку именно ему было поручено это дело. Он вышел из комнаты, не поблагодарив меня и не сказав, хотя бы из приличия, дежурной фразы: «Был очень рад с вами познакомиться». Вот так мы и стали коллегами по работе. Я поняла, что он меня недолюбливает исключительно из-за моей принадлежности к женскому полу. Я же, в свою очередь, отвечала ему тем же, считая его болваном с мякиной вместо мозгов. По правде говоря, он сильно меня раздражал тогда.

А сейчас, глядя на Марино, мне было так странно вспоминать о том, что когда-то я находила его очень грозным. Теперь он выглядел постаревшим, подавленным, с большим животом. На голове клоками торчали непослушные волосы, а опущенные брови придавали сердитое выражение испещренному глубокими морщинами лицу, хмурое выражение которого было следствием хронического напряжения и недовольства жизнью.

— Доброе утро, — поприветствовала я его, слегка дотронувшись до плеча.

— Что там у тебя в портфеле? — пробормотал он, не открывая глаз.

— Мне показалось, ты спишь, — удивленно сказала я. Потягиваясь и зевая, он встал.

Усевшись рядом с ним, я достала из портфеля пластмассовые чашечки для кофе и булочки с плавленым сыром, которые приготовила в микроволновой печи еще дома, с вечера, перед тем, как отправиться в путь.

— Я полагаю, ты ничего не ел? — спросила я, протягивая ему салфетку.

— Да это настоящие булочки с сыром!

— Да, ты угадал, — ответила я, разворачивая свою порцию.

— Кажется, ты мне говорила, что самолет вылетает в шесть часов.

— В шесть тридцать. Я абсолютно уверена, что назвала тебе именно это время. Надеюсь, тебе не пришлось меня долго ждать.

— Пришлось. И достаточно долго.

— Извини.

— С билетами все в порядке?

— Да, они находятся в моей сумке, — ответила я. Временами мы с Марино разговаривали, как супруги, прожившие вместе долгие годы.

— Если хочешь знать мое мнение, я вовсе не уверен, что ты поступаешь правильно. Я бы ни за что не стал тратить на эту поездку деньги, даже если бы они у меня были. Меня огорчает, что ты здорово потратилась, доктор. Мне будет гораздо спокойнее, если я буду знать, что ты хотя бы попыталась возместить свои убытки.

— От этого мне легче не станет. Однажды мы уже сталкивались с такой проблемой. Я не буду возвращать чек, да и тебе не стоит этого делать. Для того чтобы компенсировать затраты, потребуется написать и составить миллион разных бумаг. И кроме того, — добавила я, потягивая кофе, — я могу себе позволить, у меня есть деньги.

— Если бы мне предоставилась возможность сэкономить шестьсот долларов, я бы написал такое количество бумаг, которым можно было бы выложить дорогу до самой Луны.

— Да ладно тебе. Ты гораздо лучше, чем хочешь казаться, поэтому не говори чепухи.

— Действительно, я несу околесицу. Да все это, вместе взятое, такая дрянь! — Положив несколько кусочков сахара в чашку, он сказал: — Мне кажется, Эбби Торнбулл хорошо запудрила твои мозги.

— Благодарю тебя, — коротко ответила я.

Зал стали заполнять другие пассажиры, и удивительно было, как Марино умел воздействовать на людей. Он занял специально отведенное для некурящих место в зале, затем, подойдя к стойке, вытащил из стопки одну пепельницу и поставил ее рядом со своим стулом. Это послужило своеобразным приглашением остальным полусонным курильщикам, которые незамедлительно уселись возле нас, некоторые даже со своими пепельницами. К моменту нашего отлета в отведенном для курящих пассажиров месте едва ли можно было найти хотя бы одну пепельницу, многие были в растерянности, не зная, куда им следует садиться. Я почувствовала себя неловко и не решилась вытащить из своей сумочки пачку сигарет.

Марино, ненавидевший так же, как и я, любые авиаперелеты, спал вплоть до города Шарлот. Здесь мы пересели на самолет с турбовинтовым двигателем, при виде которого я сразу же с неудовольствием подумала об эфемерности преграды между хрупким человеческим телом и огромной воздушной стихией. По роду работы мне часто приходилось бывать на местах авиакатастроф, и я-то знала, какое жуткое зрелище представляет собой картина разбросанных на протяжении многих миль человеческих тел. Я заметила, что на борту самолета отсутствовало место для отдыха и принятия напитков. Как только включили двигатель, самолет лихорадочно затрясся. Я отчетливо помню начало нашего перелета: переговаривающихся друг с другом пилотов, которые, потягиваясь и зевая, пропускали проходивших между рядами стюардесс, и неожиданный, резкий толчок, в результате которого попадали шторки иллюминаторов. Атмосфера становилась все беспокойней, наш самолет дрейфовал в тумане. Когда самолет во второй раз вдруг внезапно потерял высоту, сердце мое ушло в пятки, а Марино с такой необычайной силой схватился обеими руками за подлокотники кресел, что побелели суставы его пальцев.

— Господи Иисусе, — пробормотал он, и в этот момент я пожалела о том, что накормила его завтраком. У него был такой вид, как будто его сейчас стошнит. — Если это корыто приземлится целым и невредимым, я напьюсь от радости.

— Я сделаю то же самое, — сказал, обернувшись, сидевший впереди нас мужчина.

В этот момент Марино наблюдал за странным явлением, происходившим в проходе. Прямо перед нашими глазами из находившейся рядом с краешком ковра металлической полоски вдруг неожиданно появилось похожее на привидение облако. Прежде, во время моих предыдущих полетов, мне ничего подобного видеть не приходилось. Создавалось впечатление, будто облака маленькими струйками просачивались в салон самолета. Когда Марино, выругавшись, указал на это стюардессе, она оставила его вопрос без внимания.

— В следующий раз я насыплю в твой кофе фенобарбитал, — процедила я сквозь зубы.