Смерть с отсрочкой - Крис Хаслэм

Сидней снял очки, потер переносицу.

— Снова вы совершенно правы, мистер Ноулс. Теперь будьте хорошим мальчиком, соберите растопку, пока мистер Крик выложит из камней красивый широкий круг.

— Зачем? — спросил Ленни, уютно нежась на солнце.

— Курицу буду жарить, — ответил старик.

Если в Альбасете было страшновато, то в крошечном лагере Бенимамете на северо-западной окраине Валенсии просто жутко. В Интернациональных бригадах всегда можно было найти утешение в общей неопытности, опору в общих идеалах. Здесь, на территории Кобба, не было ни неопытности, ни идеализма. Казалось, будто в Бенимамет нашел дорогу каждый pistolero и desperado,[41]слишком опасный для службы в армии, милиции или бригадах. Мрачные небритые мужчины в тусклой штатской одежде бурчали в ответ на отрывистые приветствия Кобба, поглядывая на Сиднея, как волки на ягненка. В четвертом часу утра не было никаких признаков, что американец намерен поспать. Он привел Сиднея в холодную темную комнату, проверил, закрыты ли ставни и жалюзи, потом включил свет.

— Нравится письменный стол? — спросил он. — Директор банка отписал его мне в завещании.

Стол производил сильное впечатление в комнате, полной трофеев, отобранных скорее по качеству, чем ради ансамбля. На крышке бокового столика из красного дерева лежал маузер в деревянной кобуре, рядом стоял шкаф, больше годившийся для будуара, чем для барака, над узкой сосновой кроватью у стенки — самым простым предметом обстановки — гигантская карта Испании в массивной золоченой раме. В прикрывающем ее стекле, испещренном отметками китайской тушью, отражался свет маленького канделябра, висевшего прямо над головой Сиднея. В углу торчал свернутый в рулон пушистый ковер винного цвета, другой — толстый, золотистый, роскошный — лежал на полу.

— Ящик с боеприпасами не зря там стоит, — сказал Кобб, проследив за взглядом Сиднея. — Чертов угол упорно коробится. Там было большое кровавое пятно, девчонка его смыла, ковер дыбом встал. Видно, придется другой доставать. — Он поставил на обтянутую кожей крышку письменного стола бутылку коньяку и два круглых стакана. — Это все из Толедо. — Перстень с печаткой глухо звякнул о темную бутылку. — Оплачено из собственного кармана. По сравнению с этим нектаром отрава, которую пьют в Могенте, солома против бархата. Хлебни капельку, привыкай к качеству.

Сидней принял стакан, сел напротив Кобба. Тело как бы опустошилось, нервы отмерли, душа лишилась всяких эмоций. Хладнокровное убийство не имеет ничего общего со стрельбой в бою, и Сидней никак не мог осознать ужас деяния в грязи за будкой для дорожных сборов. Мужчина, которого Кобб оставил за ним присматривать, забрал стакан у плачущего мальчишки, потащил за руку из конюшни. Что-то шепнул ему на ухо, прежде чем выйти, кивнул Сиднею, который поднял пистолет и нажал на спуск, забыв взвести курок. Вместо выстрела раздался слабый короткий щелчок, и, когда он взвел курок, мальчик оглянулся, с надеждой вытаращив глаза. Пистолет выстрелил, пуля ударила в бровь, сорвав скальп и свалив мальчишку в грязь. Он перестал дергаться, прежде чем Сидней успел сделать второй выстрел.

— Хорошо поработал, — объявил Кобб, прочитав его мысли. — Ничего. С каждым днем будет легче.

— Этим и занимается ремонтно-полевая бригада?

— Среди прочего. Без дела стараемся не сидеть. — Кобб выдвинул ящик стола, вытащил сигару, старательно раскурил длинной спичкой, как бы тяня время. — Это учебный лагерь герильи.[42]Знаешь, что такое герилья?

Сидней покачал головой.

— Скоро узнаешь. Тут тебе не регулярная армия. Мы ejercito[43]не слушаем. Работаем на генерала Орлова, а он отчитывается лично перед дядей Джо Сталиным. Командовал партизанскими отрядами во время Гражданской войны в России и в Польше. Толковый малый — первым тебе скажет, что этой стране конец, если она будет и дальше мятежничать и играть в свои игры. Видел, что делали ваши ребята в Хараме? Имели шанс накатиться на регулярных снежным комом, а республиканцы раз за разом бросали их на прорыв, только чтобы попасть в газетные заголовки. «Если на каждого убитого члена бригады придется по два сантиметра колонки, я выиграю войну в газетах». Кто это сказал? Не знаешь? Ваш босс, Андре Марти. Я его слушал. А посмотри на эту жирную задницу, Хемингуэя, который вместе со своими шлюхами разъезжает по линиям обороны, как какой-нибудь долбаный принц Уэльский. В прошлом году видел сукина сына в университетском городке в Мадриде. Мы там стояли против Испанского легиона — тупые ублюдки, но вместе с тем, как мы поняли, честные и благородные. — Кобб пробежался толстыми пальцами по черным волосам, раздавил ногтем вошь. — Договорились за час до наступления темноты прекращать огонь: те и другие подбирают убитых и раненых, подвозят еду, выметают дерьмо и всякое такое. Ну, является как-то вечером Хемингуэй с какой-то хихикающей дамочкой. Разливает по кругу дешевый коньяк, требует, чтоб ему дали выстрелить по врагу, понимаешь, в войну поиграть. — Кобб глубоко затянулся сигарой, тряся головой. — Мы старались ему объяснить насчет соглашения о прекращении огня, только он настоял на своем, выпустил два десятка патронов. Потом девке дал пострелять. Потом они смылись обратно в отель рассказывать идиотам дружкам про войну. Через десять минут по нас ударила артиллерия, три человека были убиты, и дальше уж не было никаких перемирий. — Он выпил стакан коньяку, налил снова. — Не имеешь понятия, о чем идет речь, малыш? — Он рассмеялся, позабавленный собственной страстью. — Думаешь, я хоть за что-то из этого дам крысиную задницу? Слушай сенсационную новость: три отряда моих ребят могут удержать вражескую дивизию, действуя в тылу мятежников, охраняя дороги, мосты, телеграфные линии. Мы избегаем контактов. Передвигаемся ночью. Атакуем, исчезаем, изматываем, шпионим и таем. Извлекаем выгоду из хаоса, живем на доходы с земли. — Он осушил бокал, налил снова. — Вот куда ты попал. В Англии кем был, зверобоем, охотником или что-нибудь вроде того?

— Егерем.

Кобб ткнул сигарой в его сторону:

— То, что надо. В бригадах большинство городских, высокообразованных, с золотыми сердцами, а в поле от них ни хрена толку нет. Ты другой, ты талантливый киллер, малыш. Как считаешь, скольких грохнул на Горе Самоубийц?

— Четырнадцать наверняка. Может, на пару больше.

Кобб выпустил дым «гаваны» и фыркнул.

— Наверняка четырнадцать! Во Франции тебе бы за это навесили дерьмовый Военный крест. А тут — шиш, если бы я тебя не нашел. Теперь разбогатеешь. — Он подался вперед, словно собравшись открыть секрет или сделать важное замечание, но что-то его отвлекло в конце комнаты.

Сидней оглянулся. Ничего, кроме летучего воспоминания.

— Пилар! — заорал Кобб.

Дверь распахнулась, вошла молодая женщина с лицом, похожим на растаявший воск. Левая рука заканчивалась сильно распухшим обрубком. Она не сказала ни слова.