Самая страшная книга 2014-2025 - Ирина Владимировна Скидневская

ж ты, подлец Кручинин, раньше меня помер. Лежишь себе, отдыхаешь, а я даже руки высвободить не могу, чтобы себя порешить. А ведь ты мне, душонка морфинистская, обещал что-то важное рассказать». А Кручинин тогда взял и глаза открыл. Молчит и на меня смотрит. Клянусь я тебе, Петя, всей распроклятой своей жизнью, такого взгляда я отродясь не видел. Испугался я и обрадовался одновременно, что живой приятель мой. Говорю ему радостно: «Теперь вместе помрем. Не так мне скучно будет». А Кручинин в ответ молчит, на меня смотрит и улыбается. Что ж ты, сукин сын, говорю, улыбаешься? Что же ты смешного в нашем нелепом положении нашел? И вот тогда Кручинин заговорил…

В двери постучали. Михаил умолк. Петр почувствовал, как неприятный холодок коснулся его внутренностей.

– По законам жанра, – насмешливо проговорила Валецкая, потягиваясь, – в такие моменты нас навещают выходцы из могилы. Как думаешь, Мишенька, не твой ли Кручинин стучится в двери?

– Не смешно, Марго, – перебил ее Петр.

Он все больше чувствовал себя не в своей тарелке. И брат, и бывшая любовница вели себя так, будто бы заранее о чем-то договорились. А еще предстоял серьезный разговор с Михаилом. Петр страшился и всячески оттягивал его.

– Петя, ты откроешь? – спросил Михаил. Он рассеянно вертел в пальцах очередную папиросу. – Или мне сходить?

Петр нехотя кивнул, встал и направился к двери, чувствуя, как брат провожает его насмешливым взглядом. В дверь постучали еще раз. И даже не постучали, а забарабанили кулаками.

– Кто там? – настороженно спросил Беляев.

– Свои, – раздался из-за дверей глухой мужской голос. – Открывайте.

Петр похолодел. Взгляд его метнулся к карману шинели, где был припрятан браунинг.

– Петя, открой им, – донесся из гостиной голос его младшего брата. – Не бойся. Это ко мне.

«Вот оно», – подумал Петр. Затем он повернул защелку и открыл дверь.

С улицы пахнуло морозом, табаком и водкой. Их было трое – в кожаных крагах, с маузерами и красными звездами на кожаных же фуражках. Неподалеку от крыльца стояла телега, на облучке которой сидел еще один. Пар из жадного рта лошади вырывался подобно ядовитому дыму из вулкана. Совсем стемнело.

– Беляев? – с ходу спросил высокий и сутулый чекист.

Петр молча кивнул, неотрывно глядя в дуло наставленного на него маузера. Чекист дернул головой – мол, пройдите в дом. Так они и вошли в гостиную вчетвером: впереди – Петр, за ним – красные.

Их встретило гробовое молчание. Марго напряженно замерла на своем месте. Михаил же был спокоен. Он посмотрел на вошедших чекистов, налил себе рюмку и очередным залпом осушил ее. Только сейчас Петр заметил, что его младший брат безобразно и отчаянно пьян.

– Вот и товарищ Аронсон, – глупо ухмыляясь, проговорил Михаил. – Здравствуйте. Вы явились чуть раньше, чем мы договаривались. Я не успел рассказать страшную рождественскую сказку.

Петр почувствовал, как пол уходит из-под его ног.

– Это ты их вызвал? – еле выдавил он из себя. – Я хотел с тобой… как ты мог?

Михаил пожал плечами. Чекисты, не церемонясь, обыскали Петра. Удостоверившись, что у него нет оружия, тут же уселись за стол и жадно набросились на еду.

– Странно, что ты удивлен, братец, – сказал Михаил. Язык его заплетался, но Петру показалось, что эту речь брат заготовил заранее. – В губернском Чека о тебе уже месяц как знают. Такая птица к нам заявилась – сам штабс-капитан Беляев. Заместитель командующего штабом Деникина.

– Ты знал с самого начала?..

– Конечно, Петя. Ты мне здорово подгадил своей карьеркой у врагов трудового народа. Зря… Сидел бы здесь, в усадьбе, да не рыпался. А теперь… Словом, я лично попросил товарища Петрука из Губчека не арестовывать тебя до Рождества. Под собственную ответственность.

Пока Михаил говорил, чекисты молча ели, лишь изредка поглядывая на братьев. Петр почувствовал, как что-то подкатило к горлу. Мысли улетучились из головы, и на место их пришла большая и страшная тоска. «Как же Аня теперь? Дети? Отъезд за границу?»

И тут произошло нежданное. Доселе безмолвная Маргарита встала из-за стола. Лицо ее было бледным и злым. Чертовски злым, мельком отметил Петр. Затем она заговорила:

– Ты думал, что можно взять и уехать, не попрощавшись? Думал, что все дела твои здесь окончены? Так вот знай, Петя, что именно я донесла на тебя в Чека. Тебя видели Бахметьевы. Их Жаннет встретила меня в Москве и сказала, что ты в Угличе. А дальше было просто. Я сама пошла в Чека и заявила о тебе. Я ненавижу тебя. Ты никуда не уедешь. Сдохнешь здесь вместе с твоей разлюбезной Анной и детьми.

Она говорила и говорила, все более распаляя себя. Петру была знакома эта истерия. И этот дрожащий от ненависти голос он уже слышал. Тогда, в шестнадцатом, в их маленькой съемной квартирке на Пречистенке. Когда он сказал Марго, что более им видеться нельзя…

Размышления его прервал громкий хлопок. Из головы Маргариты рывком плеснуло темно-красное, а искривленное злобой лицо вдруг удивленно застыло. Уже мертвая женщина осела на пол. На втором этаже усадьбы испуганно заплакал ребенок, но через мгновение умолк, будто кто-то зажал ему рот. «Аня, оставайся там, милая. Не вздумай спускаться», – взмолился про себя Петр, чувствуя, как слабеют колени.

– Ой, как сразу тихо и хорошо стало, – громко проговорил старший чекист, не отрываясь от жареного картофеля. Один из его товарищей хмыкнул.

– Да, мне тоже полегчало, – сыто икнув, проговорил Михаил, укладывая револьвер прямо на стол между тарелками. Его окутал едкий пороховой дым. – Аронсон, голубчик, когда ваш начхоз начнет выдавать нормальные патроны? Посмотрите на дым… это безобразие, а не патроны. Скоро оружие начнет взрываться в руках.

Петр неотрывно смотрел на труп Валецкой. «Теперь я не хочу ее, – промелькнула в его голове дурацкая мысль. – Теперь уже все». Кровь из простреленной головы стремительно растекалась под столом. Один из чекистов, негромко матернувшись, пересел на другой стул, чтобы не запачкать начищенные до блеска хромовые сапоги.

– Так, – сказал Михаил, – пока товарищи из Чека перекусывают, можешь сходить к семье и попрощаться. Считай это моим рождественским подарком. Потом ты поедешь с товарищем Аронсоном в Углич. Я переночую здесь, а утром повезу Анну и детей в Москву, к матери. Вы ведь не против, товарищ Аронсон?

Аронсон кивнул. У него было странное лицо: левый глаз его постоянно подергивался, а уголки губ были опущены книзу, от чего вид он имел обиженный и немного капризный.

– Иди, – сказал Михаил. Он пристально смотрел на брата, и от недавней его пьяной дурашливости не осталось и следа. – Иди и попрощайся. Недолго. Я надеюсь,