Запомни меня навсегда - Сабин Дюран

Лиззи

Вход в домик Зака, переделанный из старого гаража соседского дома, заслоняют мусорные баки на колесах. Наклонный газон засыпан гнилыми грушами, оставшимися с прошлого лета. Стебли вьющейся розы, которую я посадила у крыльца два года назад, лежат на земле.

Я подхожу к домику сбоку, как пугливая кошка. Мне никогда здесь не нравилось. Место слишком глухое. Дорога разбитая, безлюдно, дома выглядят пустыми и заброшенными, даже если в них кто-то живет. Зак купил дом после смерти матери якобы от большой любви к уединению и дикой природе, однако было в этом некоторое притворство. Думаю, он считал, что именно так должен жить настоящий художник. Вообще-то он ненавидел одиночество.

Ключ с трудом входит в скважину, замок, наконец, открывается. Я осторожно толкаю дверь, чтобы не помять ворох почты. Где-то внизу лежит мое письмо. Уничтожу его, как только найду.

Дверь поддается, и я вглядываюсь в темноту. Никого. Никто здесь не жил. Цветы от Ханны заставили меня усомниться. Пахнет сыростью. Во мраке угадываются очертания мебели. Я переступаю через порог и нажимаю на выключатель. Не работает. Споткнувшись о коврик, бреду к камину и зажигаю лампу. По пыльному крикетному столику Зака разливается желтый свет. Я провожу рукой по гладкой дубовой поверхности, оставляя след в форме капли.

Как глупо бояться дома! Я обхожу комнаты, включаю свет. В ванной потек кран. В кухне возле тостера «Дуалит» полно мышиного помета, в трещину рамы пробрался плющ. Глазурованные чашки аккуратно стоят в ряд, ручки повернуты в одну сторону. Экощетки для мытья посуды, изготовленные из древесины березы, плотно воткнуты в специальный горшок. В воздухе витает резкий запах. Наверное, из-за сырости.

Спальня выглядит так же, как в последний раз, когда мы здесь были: подушки взбиты, пуховое одеяло без пододеяльника свернуто в рулон под стеганым покрывалом. Накрахмаленное и пахнущее лавандой постельное белье лежит в нижнем ящике шкафа. Помню, как мы его убирали. Зак разглаживает простыни широкими ладонями, лицо сосредоточенно, мы двигаемся навстречу друг другу, обнимаемся, падаем на кровать, смеемся, долго целуемся… К чему отрицать – в такие моменты мы были абсолютно счастливы!

Колени дрожат. Сажусь на край кровати, прислоняюсь головой к стене. Вряд ли мы с Заком подходили друг другу. Никто не мог понять, что он во мне нашел. Его уверенность, моя застенчивость. Внешность у меня самая заурядная, он же постоянно ловил на себе восхищенные взгляды. При виде него продавщицы непроизвольно расплывались в жеманной улыбке. Какая выгодная партия, думали мои друзья. В их глазах читалось – надо же, как ей повезло! Джейн завидовала новизне, которую Зак привнес в мою жизнь. Однако на меня подействовало нечто противоположное. Буквально сразу я почувствовала, что мы с ним связаны, неразделимо связаны. Всплывали общие знакомства, обнаруживались бесчисленные точки пересечения. Он учился в школе с моим бывшим начальником. Мы снимали квартиры в одном и том же квартале Клэпхема, были соседями, сами того не зная. Он озвучивал чувства, которые я сама не могла облечь в слова. Он заступался за меня, чего раньше не делал никто. Он торопил события и поднимал такие важные для меня вопросы («Сколько у нас будет детей?», «Где будем жить на пенсии?»), что в один прекрасный день я поняла: я знаю его всю жизнь, и мы будем вместе всегда.

А в постели, сбросив одежду, мы подходили друг другу идеально. То, о чем я читала в книгах, оказалось вовсе не расхожим штампом. Я действительно таяла в его руках. Я не знала, где заканчивается он и где начинаюсь я. Ночи напролет мы растворялись друг в друге. Я знаю, так оно и было, несмотря на всю его опытность. Его руки в моих волосах, напряженная тишина, исступленная му́ка, искажающая его прекрасное лицо, когда он проникает в меня. Потом вздохи, тяжесть тела, впечатывающего меня в кровать, шершавый подбородок в изгибе моей шеи. Стон удовольствия, с которым Зак притягивает меня к себе. Я обладала властью над ним!

Я сижу с закрытыми глазами, потом распахиваю их и с удивлением вижу на полу шнур, воткнутый в розетку на стене. Трогаю его ногой. Грязно-белый, наполовину свернутый, посередине адаптер. Я опускаюсь на колени, шарю под кроватью и достаю оттуда серебристый ноутбук – «Макбук эйр».

Я верчу его в руках, чувствуя холод металла, и пытаюсь понять, откуда он тут взялся.

У Зака был такой. Он постоянно на нем печатал, занося в компьютер свои идеи, заметки по живописи и новым проектам. Он был им одержим. Никогда не спускал с него глаз. Уезжая из Лондона, он взял ноутбук с собой. Он был в машине, когда Зак погиб. Он сгорел. Значит, это другой. Наверное, чужой.

Я открываю его. Высвечивается надпись «Зак Хопкинс, введите пароль». Экранная заставка – вид с вершины утеса. Низкие облака, волны Атлантического океана. Любимый пейзаж Зака. Дрожащими руками я захлопываю ноутбук и осторожно кладу его на кровать.

Зак ни за что не позволял мне к нему прикасаться. Как-то раз я убрала компьютер с кухонного стола, чтобы протереть под ним, и Зак так грубо вырвал его у меня из рук, что ноут упал на пол. Он поднял его, проверил, все ли в порядке, отругал меня, и я выбежала из комнаты, чтобы муж не видел моих слез. Позже мы помирились. Он прижался ко мне в постели и извинился за свою слишком резкую реакцию.

«В этом ноуте – вся моя жизнь».

Я тихо встаю, стараясь не шуметь. Выдвигаю ящик, в котором Зак держал старые вещи. Вроде бы не хватает синих шортов, серой толстовки и поношенного ремня, обычно лежавшего свернутым в углу. Я опускаюсь на колени и заглядываю под кровать. Там была сумка (в шкафу она не помещалась), теперь ее нет. Бегу на кухню, заглядываю в духовку, в буфет, вытряхиваю посудные полотенца. Исчез фонарик и припрятанные на всякий случай деньги, фунтов сорок, что раньше были в коробке из-под мюсли. Я снова обхожу дом, осматривая комнату за комнатой уже совсем другими глазами. На стене в гостиной вижу темный прямоугольник и пустой гвоздь. Там висела картина. Одна из ранних работ Зака – написанная грубыми мазками женщина в дверном проеме. Он любил порядок во всем, так что его охотничьи сапоги должны быть в шкафу, на своем обычном месте. Мои старые синие сапожки там и стоят. Его – темно-зеленые, сорок третьего размера, левый пожеван Говардом и тайком заклеен специальным клеем, купленным через Интернет, – отсутствуют.

Груда почты так и лежит у порога. Я поднимаю ее, кладу на стол, роюсь в коричневых конвертах, бесплатных газетах, рекламках сантехников и электриков, счетах за газ и телевидение, роняю их на пол. Письма нет.

Говард все еще в саду. Я открываю дверь и зову его. Снаружи холодная корнуолльская ночь, с моря доносятся порывы чуть теплого ветра. Стоит полная тишина. Пес убежал на улицу, видимо, что-то учуял. А может, Зака ищет. Я кричу громче.

В голове крутятся фразы. «Любимый, – начала я. – Мне нужно пожить отдельно, мне нужно больше личного пространства…» Стандартные фразы, лживые сантименты, которые так ненавидел Зак. Я слишком боялась написать правду. «Будь честной, – говорил он. – Посмотри мне в глаза! Скажи, что ты чувствуешь». Иногда я настолько пугалась его неистового желания узнать все, что не чувствовала вообще ничего.