Лес Самоубийц - Джереми Бейтс

тело Бена и переложили на носилки. Затем сложили сверху веревку и укрыли его спальным мешком. Джон Скотт взялся за носилки спереди, я сзади, так мы донесли его до лагеря. Томо, Мел и Нина ждали нас с рюкзаками за спинами. А Нил скрючился под деревом, держась за живот.

Я велел Джону положить носилки и подошел к Нилу.

— Ты как, в порядке?

— Болит как черт знает что.

— Идти можешь?

— Не знаю. Помоги встать.

Я протянул ему руку. Нил встал, качнулся, затем развернулся к нам спиной. Не успел он сделать несколько шагов, как его сложило пополам и вырвало с неудержимой силой.

Увидев первую струю коричневатой жидкости, вырвавшейся из его желудка, я быстро отвернулся. А его все рвало и рвало. Я никуда не мог деться от булькающих звуков и гнилостного зловония, от которых и мой желудок начал пошаливать.

Нил повернулся. Изрядно помятый, он выглядел немного лучше.

— Мы решили идти. Осилишь?

— У меня же все равно нет выбора, не так ли?

— Можешь подождать здесь. Мы приведем полицию.

Он помотал головой и подошел к рюкзаку.

— Оставь его, — предложил я. — Мы еще вернемся.

— Не, приятель.

— Никто его тут не тронет.

Он поднял рюкзак.

— Давай я понесу, — предложил я. Все равно своего у меня больше не было. — Береги силы, чтобы дойти.

Вскинув рюкзак Нила на спину, я вернулся к носилкам. Мы вновь подняли их (они показались тяжелее, чем я надеялся) и пошли к тому месту, где раньше тянулась веревка.

— А где же она? — обескураженно воскликнула Мел.

Я объяснил.

— Он ее снял? — Она недоверчиво посмотрела на меня. — А как мы отсюда выйдем?

— Мы знаем общее направление. Так или иначе выйдем к красной ленте.

— А если мы потеряемся?

— Не должны.

— Ты не знаешь наверняка…

— Мел, у нас нет другого выхода.

Я шагнул вперед, толкнув носилками Джона Скотта, и мы начали движение.

Конечно, невозможно было не думать о Бене. Я познакомился с ним совсем недавно, меньше суток назад, но его внезапная смерть придавала важность нашей встрече. Она каким-то образом связала нас. И оставила меня с ноющей раной внутри. Его молодость, его страсть к жизни…

Я вспоминал, как он поприветствовал нас тогда, возле станции: открыто, по-дружески, без тени недоверия к незнакомцам, которое так естественно для большинства людей. Как он по целовал Томо на парковке. Как он радовался, будто ребенок, новогодним подаркам, найденной кроссовке или стрелочкам на деревьях. То, как увлеченно он рассказывал о своей семье. Как странно было теперь видеть перед собой это тело на носилках, безвольное, неподвижно лежащее под спальным мешком. Вскоре оно неминуемо окажется в земле, будет гнить и разлагаться. Как же неправильно все это.

Мои мысли скакнули к их с Ниной отношениям. В первые несколько часов они казались идеальной парочкой влюбленных, которые знают друг друга уже долгое время. Так они себя вели: мягкие прикосновения, многозначительные взгляды, беседы на иврите, которые, кроме них, никто не понимал. Я уж не говорю о том, что они просто идеально подходили друг другу. Потом последовали неожиданные откровения: сначала о том, что они познакомились лишь месяц назад в Таиланде, а потом о том, что притяжение между ними не было взаимным.

Последнее определенно приводило меня в возбуждение. Нина была свободна. Я бы мог быть с ней, если б захотел. Более того, казалось, она сама этого желала. Хотя все это, конечно, оставалось чистой фантазией. Несмотря на ссоры из-за Шелли и Джона Скотта, мы с Мел были идеальной парой, я бы никогда не решился предать ее. Но так или иначе, осознание того, что я мог бы быть с Ниной при иных обстоятельствах, неплохо подстегивало мое эго. Я чувствовал, что остаюсь привлекательным для противоположного пола.

Не более того.

На самом деле, мне было жаль, что Нина раскрыла мне нюансы своих отношений с Беном. Теперь я не только чувствовал уколы совести за то, что зарился на девушку покойного приятеля, но и жалел о том, что мое представление о них двоих оказалось безнадежно испорчено. Мне было бы гораздо легче вспоминать их как пару влюбленных из Израиля, а не бедолагу Бена, увивающегося за особой, не желающей ответить ему взаимностью.

Я перехватил ручки носилок. Нарывы на правой руке безбожно болели и, как я догадывался, давно лопнули. Мы шагали по лесу уже больше двадцати минут, но отдыхать я не собирался: сможем перевести дух, когда найдем ленту.

Я размышлял о том, как будут развиваться события дальше. Мы выберемся на тропу и позвоним в полицию. Скорее всего, они встретят нас на парковке. Нас будут допрашивать. Японская полиция была крайне чувствительна к мелким правонарушениям, тем более с участием иностранцев. Это всегда поражало меня, особенно если учесть, что полиция в Японии сквозь пальцы смотрит на якудзу, этих бравых мафиози, которые занимаются, кажется, всем, что на нашей планете есть нелегального, и в умопомрачительных масштабах.

Меня в Японии один раз уже арестовывали, точнее задерживали, так что я мог ощутить все их методы на своей шкуре.

После бурной вечеринки я сел на последнюю электричку, следующую в мою часть города. Во всяком случае, я так считал. Но конечная станция оказалась совсем не той, что мне была нужна, — я очутился в десятках миль от своего дома.

Я брел пешком в нужном направлении и вдруг заметил стоящий у столба не пристегнутый велосипед. Я вскочил на него, заверив самого себя, что верну его утром на место. Велосипед был без скоростей, но в этом районе не было перепадов высот, так что я неплохо разогнался и не приметил вывешенную поперек дороги сетку. Позже я узнал, что токийская полиция частенько натягивает такие препятствия по ночам, чтобы отлавливать весельчаков, вроде меня, одалживающих велосипеды, чтобы бросить их потом на другом конце города. Не удивительно, что в Токио, где почти десять миллионов велосипедов, которые выглядят абсолютно одинаково и редко бывают пристегнуты, подобная практика довольно распространена.

Офицер спросил меня, чей это велосипед. Я ответил, что мой. Он проверил номер рамы. Многие велосипедисты регистрируют своих железных коней в полиции, чего я тогда тоже не знал. По рации из участка сообщили, что велосипед принадлежит женщине по имени Кимико Касива. Полицейский спросил меня, являюсь ли я Кимико Касивой. Я ответил, что не являюсь.

Полицейский участок оказался внушительным зданием белого цвета, где все говорили по-японски. Но один полисмен, владеющий английским, все же нашелся. И я стал понимать, о чем меня спрашивают. Как вас зовут? Где