Зимняя смерть в пионерском галстуке. Предыстория - Эльвира Владимировна Смелик

не просто стукнул, забарабанил без перерыва, перемежая команды ругательствами, упрямо отгоняя все больше заполнявшие сознание мысли: нет там снаружи никого, закрыли и ушли, даже не подумав, насколько в подвале холодно, долго не вынести. Хотя, может, именно на это и рассчитывали?

Когда выдохся, а рукам стало нестерпимо больно, кожа на пальцах и ладонях ободралась, потрескалась на сгибах. Юсуф побрел назад к генератору, подобрал шапку, натянул как можно глубже, завязал уши. А вот фонаря так и не нашел – забрали, шайтанята. Потому выключать агрегат, как задумал, не стал, чтобы вновь не оказаться в полной темноте.

Лучше сделать это позже, ближе к утру, и тогда уж точно кто-нибудь явится включить, поняв, что электричества нет. Главное, продержаться. Холод уже пробирал до костей. Трубы отопления в этой части подвала не проходили, иначе можно было бы к ним прижаться, погреться. Да и постучать тоже, чтобы наверху определенно услышали.

Ну до чего же тут все-таки студено!

Юсуф кутался, как мог, прятал ладони в рукава свитера, обнимал себя, похлопывал ладонями по плечам, притоптывал. Не замечая течения времени, ходил туда-сюда, а возвращаясь к двери, снова принимался стучать: и руками, и ногами. Хотя пальцы и там и там окончательно закоченели, Юсуф их давно не чувствовал.

Управлять телом становилось все сложнее. Даже мысли как будто застыли. Апатия наваливалась все сильнее, а с ней и неподъемная усталость, от которой клонило в сон.

С превеликим трудом в очередной раз поднявшись по лестнице, Юсуф обессиленно опустился на верхнюю ступеньку, привалился плечом к двери, не ощутив ответного холода ни бетона, ни подернутого изморозью металла. Еще какое-то время он упрямо долбил по нему кулаком, пока рука, перестав слушаться, не съехала вниз.

Сознание окончательно заволокло плотным туманом, веки сами собой сомкнулись, а голова безвольно свесилась на грудь.

Глава 28

Димка опять проснулся рано, даже слишком. По подъема оставалось еще почти полтора часа, но сон моментально выветрился, словно было не раннее-раннее утро, по-зимнему совсем еще беспросветно темное, а самая середина дня.

Да и вся ночь оказалась крайне беспокойной, словно кто-то командовал «Подъем», заставляя на мгновение очнуться, и сразу исчезал, так и не разбудив до конца. Еще и снилась всякая бредятина. Но основная причина была все-таки в другом, только думать о ней не очень хотелось.

А чего думать-то? Дворник сам виноват. Не совал бы нос куда не следует, чистил бы молча дорожки, ничего бы с ним не случилось.

Хотя и тут ничего особенного не случилось. Ну попугали немного, прикинувшись пионерами из пропавшего лагеря. Ну заперли. Так сейчас пойдут и выпустят. А дворник запомнит, что не фиг лезть не в свое дело.

Жека, похоже, тоже не спал, а просто лежал и дожидался, когда кто-нибудь еще зашевелится. Потому как, стоило Димке сесть в кровати, он сразу приподнялся, спросил, будто прочитал мысли:

– Ты чего? Хочешь подвал открыть?

Бармута кивнул, но тут же спохватился, что в темноте, едва разбавленной только бледным сиянием снега за окном, друг может и не разглядеть настолько незначительное движение.

– Да пора уже, – произнес сиплым со сна голосом. – Пока остальные не встали. А то увидят и спросят, куда это мы.

– Так старикан наверняка сразу жаловаться Марине побежит, – разумно заметил Жека, но Бармута только хмыкнул пренебрежительно, заявил с нарочитой бравадой:

– А чем докажет? Скажем, что врет. Он один, нас шестеро. Но я думаю, не побежит, испугается, что мы опять так не оставим.

– Ну да, – Жека усмехнулся. – Он вчера точно чуть не обделался. Особенно когда Снегиря увидел. – Слез с кровати, подошел к столу, включил висящее над ним бра-ночник, поежился и поскорее натянул свитер. Потом мотнул головой в сторону безмятежно сопящего Сарафанова. – А он?

– Буди, – отрубил Бармута, даже на секунду не задумавшись.

Игорь не просто проснулся, а сразу подскочил, вылупился:

– Чё? – выдохнул резко.

– Идем дворника выпускать, – сообщил или, скорее, распорядился Жека.

– А-а-а, – понятливо протянул Сарафанов, спустил ноги на пол, распрямился, тоже принялся одеваться, не засомневавшись, что именно так и надо, не удивившись, неужели Димка и Жека без него бы не обошлись. Или даже обрадовавшись, что о нем не забыли, тоже взяли с собой.

А вот снегиревскую компанию будить не стали, чтобы не наделать лишнего шума и не топать толпой. И фонарик прихватили только один. Осторожно прокрались вдоль по коридору до лестницы, спустились на первый этаж, пересекли фойе. Немного постояли, прислушиваясь, не гремит ли кастрюлями повариха, а убедившись, что в здании царила абсолютная тишина, через задний ход выбрались на улицу.

Они едва не задохнулись, глотнув обжигающе-морозного воздуха, а Бармуту еще и зазнобило. Но так часто бывало, и у многих, когда после уютного тепла резко попадаешь на холод. Не желая задерживаться на улице надолго, дружно рванули к подвалу, сгрудились перед дверью.

– Открываем? – зачем-то уточнил Жека.

– Угу, – буркнул Димка, зябко поежился, подул на пальцы, потом осторожно ухватил замок, вытащил дужку из петель, машинально взялся за ручку, потянул на себя.

Дверь начала открываться, и за ней сразу что-то зашебуршило. Мальчишки отпрянули прочь, уверенные – это дворник специально притаился у выхода, подкарауливая, когда они его отопрут, чтобы сразу выскочить и поймать.

И они не ошиблись.

Это действительно оказался Юсуф. Только вот он не выскочил, а как сидел на ступеньке, так, не разгибаясь, и повалился к их ногам. И теперь лежал, не шевелился, даже не моргал. Смотрел из-под полуопущенных век прямо перед собой неподвижным остекленелым взглядом.

Его лицо тоже будто остекленело. Застыло, словно превратилось в маску, но, скорее, не стеклянную, а фарфоровую с сетью трещинок-морщин: тронешь неаккуратно – и расколется, рассыплется в мелкую крошку. Как и руки с неестественно скрюченными пальцами.

– О… о… он… ч-что? – еле шевеля внезапно онемевшим языком, пробормотал Бармута. – О-он… – Но так и не договорил, не смог произнести вслух жуткое и непоправимое.

Жека попятился, не в силах совладать с мелко трясущимися губами.

– И как теперь? Как нам теперь?

Сарафанов икнул.

– Павел, – выдавил чуть слышно, затем погромче: – Надо Павлу сказать. – Посмотрел на Бармуту, потом на Заветова, спросил с надеждой: – Он ведь разберется, да?

Должен! Он же всегда знал, что делать. Всегда подсказывал, советовал, выручал. Он ведь вытащил из парилки и Димку, и Илью, когда они едва не угорели. Спас. И опять спасет.

Ступор моментально прошел. Бармута нервно облизнул то ли закоченевшие, то ли пересохшие губы, переступил с ноги на ногу.

– Мы к Павлу, – выдал скороговоркой. – А ты, Сарафан, оставайся здесь. На всякий