Студия пыток - Луиза Уэлш

Я не унимался:

– Я осознаю, что могу нечаянно уничтожить что-то ценное. Но я подозреваю, что в знакомых вашего брата были люди с сомнительной моралью.

– Господин Рильке, – насмешливо перебила она, – мой брат всегда общался со странными людьми, и это позволяло ему самому избегать сомнительных поступков. Он умер три недели назад. Книга его жизни захлопнулась. Что бы Он ни творил – это в прошлом. И ничего уже не изменишь. К чему же беспокоиться о том, что вы уничтожите. Я старая женщина. Оставьте меня в покое.

– Вы очень снисходительны к вашему брату.

– У вас есть братья или сестры?

– Нет, я один в семье.

– Тогда вам, наверное, будет трудно меня понять. Когда знал кого-нибудь ребенком, часто невольно видишь в нем того ребенка, которым он когда-то был. Мой брат превратился… – она умолкла в нерешительности, – в неудачного взрослого. Но он был милым ребенком – умным, хорошеньким. Мы росли вместе, и, когда он баловался, я старалась защищать его от наказаний, потому что наказания были жестокими. С возрастом его проказы становились все изощреннее, а я продолжала покрывать его и предотвращать последствия. Возможно, я перестаралась. Я осознаю свою ответственность. Где-то что-то пошло не так. Но, несмотря ни на что, я всегда видела в нем маленького мальчика, которым он когда-то был. Ведь, кроме друг друга, у нас никого не было. Он и был всей моей семьей. Как я могла бросить этого ребенка?

– И вы будете продолжать защищать его после смерти.

– После его смерти. После моей, боюсь, не так уж много я смогу сделать.

Эта короткая речь забрала у нее все силы.

– Может, хотя бы взглянете на то, что я нашел?

– Мистер Рильке, если вы преподнесете мне то, что откопали на чердаке, я позову сестру и попрошу ее выдворить вас из больницы, а потом позвоню вашему начальнику и прикажу снять вещи с аукциона.

– Хорошо, хорошо. – Я накрыл ее руку своей, осторожно, стараясь не дотрагиваться до синяков. – До завтрашнего вечера я все уничтожу.

Она слабо улыбнулась, опустилась на подушку и закрыла глаза. За окном силуэт Джона Нокса предостерегающе поднял руку.

Роза усердно старалась изобразить сочувствие. – Бедная женщина. Ты думаешь, это серьезно?

– Ей за восемьдесят. В таком возрасте чихнешь – уже серьезно.

Мы сидели в офисе. Роза окинула взглядом мой испорченный костюм, покачала головой и налила мне стакан вина.

– Грустно. Сестра и брат умирают друг за другом. Такое часто случается у супругов, правда? Один не может жить без другого. Старомодная преданность. А еще кто-то из родственников у нее есть?

– Насколько я знаю, нет. Никого.

– Бедняга. И все же она хочет, чтобы распродажа в субботу состоялась.

– Да, она настаивает.

Я обратил внимание на выражение лица Розы. Улыбка Джоконды, загадочная и озорная.

– Ты вообще о чем? – Она покачала головой и опустила глаза, будто не желая, чтобы я прочел ее мысли. – Говори, давай.

– А что, если мы придержим деньги?

– Роза, она ведь еще жива! Только что инструктировала меня в больнице.

– Я знаю, – обиженно произнесла Роза, – потому и сказала. Боже, если бы она была уже мертва – такое было бы грешно говорить. Тогда ты принял бы меня всерьез. – Она долила в мой стакан. – Но все же, если бы…

– Мы просто связались бы с ее банком и предоставили им право распоряжаться.

– Вечно ты со своей моралью. «Мы не можем делать это, это нехорошо…» Но ведь ты сам-то далеко не всегда блюдешь мораль, так?

– Может, и нет, но я ни разу не трахал полицейского, а ты?

Она изумленно открыла рот:

– И я нет. – Она рассмеялась. – Но это не за горами. Я просто стараюсь быть с ним повежливей. Нет, в самом деле, Рильке, что тут такого? Если бы она умерла, не имея ни одного родственника, все деньги пошли бы государству. И какой в этом смысл? У государства денег и так предостаточно. Пустая трата. Так что… – Она села на стол, положив ногу на ногу, покачивая туфлей, висящей на большом пальце. – Разве тебе не хочется хоть разок получить от сделки больше, чем положено? Я уже устала от постоянной нехватки денег. Хорошо быть бедным, когда ты молод, силен и вся жизнь у тебя впереди. Но вот совсем недавно я размышляла о том, как страшно быть бедным в старости.

– Не преувеличивай, Роза, не так уж это страшно.

– Разве? Покажи-ка мне свой пенсионный план. Ну? У тебя его нет, как и у меня. Что ты собираешься делать, когда порвешь с аукционным делом? Будешь слоняться, как призрак, по распродажам в надежде перепродать что-нибудь ненужное и выжать монетку? А когда тебе стукнет семьдесят? Восемьдесят? Нам с тобой представился шанс.

– Роза, ты собираешься ограбить старуху. Мы же не этим занимаемся. Мы хорошие ребята. Пусть другие грабят могилы.

– Но речь не идет об ограблении старой женщины. Я говорю об ограблении государства. Просто если она все-таки умрет, Боже упаси, – она неловко перекрестилась, – почему бы нам не оставить деньги у себя и не одурачить государство. Мы найдем для этих денег применение получше.

– А какая выгода с этого плана твоему другу, инспектору Андерсону?

– Джиму? – Ее лицо смягчилось. – Джим и не узнает ничего, а то, чего он не узнает, его и не потревожит.

– Думаю, ему будет тревожно стоять у ворот «Корнтон-Вейл»[15]с передачкой.

– Ой, – отмахнулась от моих слов она.

– В самом деле, Роза. Я умудрился дожить до средних лет, ни разу не побывав в тюрьме, и мне хотелось бы избежать этой участи еще некоторое время.

Она глотнула вина.

– Ты и не сядешь в тюрьму. Все равно она выздоровеет. Это ведь просто мои досужие мысли. – Роза посмотрела мне в глаза, а это всегда был плохой знак. – Не так уж часто журавль летит тебе прямо в руки. Стоит подумать об этом, Рильке.

Зазвонил телефон. Роза еще мгновение удерживала мой взгляд, потом подняла трубку.

– Добрый вечер, «Аукционы Бауэри». – Она подняла на меня взгляд: – Это вас, мистер Рильке, девушка. – Она удивленно понизила голос: – Молодая девушка.