Окольцованные злом - Феликс Разумовский

Наконец, по прошествии томительных до одурения дней, судовые машины встали, загрохотала якорная цепь, и пассажиры, бросившиеся на носовую оконечность «Памира», радостно замахали руками.

— А что, поручик, говорят, в Византии бабы не хуже наших — плотные.

— Ну, господа, сегодня точно надеремся до поросячьего визгу!

— Марк Лейбович, я вам имею сказать, это ж таки Царьград.

Действительно, в лучах ласкового апрельского солнышка были видны многоэтажные дома беззаботно-богатой Перу[71], откуда, похоже, даже слышались звуки трамвайных звонков и гудки автомобильных клаксонов. Левее проступали очертания древностей: массивные квадратные башни, взметнувшийся ввысь купол Айя Софии, мечеть Сулеймана, минареты. Византия, одним словом.

Недолго, однако, любовались эмигранты возникшей подобно миражу панорамой сказочной жизни — загрохотала якорная цепь, и пароход медленно потащился куда-то к чертовой матери для выполнения санитарной процедуры. Мало судьба-злодейка терзала душу российскую революцией, налетами, переворотами, адским большевистским кошмаром! Турки уготовили ей еще одно унижение — насильственное мытье с дезинфекцией. Ах, князь Олег, князь Олег! Не щит тебе надо было прибивать на царьградских воротах, а вешать гололобых сотнями вдоль стен…

Наконец смывшие с себя российскую грязь эмигранты уныло побрели к сходням, и небольшие плоскодонные суда, шеркеты, неторопливо понесли их по оцепеневшему Мраморному морю — надо же придумать такое! — в карантин на острове Халки.

Хованский безрадостные события последних дней воспринимал спокойно, философски: к чему печалиться, все это временный этап. С удовольствием вымывшись в бане, он задумчиво взирал на надвигавшийся из-за горизонта скалистый силуэт острова с горевшими кое-где огоньками поселка и только сейчас по-настоящему ощутил, что с Россией его уже больше ничто не связывает, — будто обрезали пуповину.

Между тем шеркеты подошли к длинным мосткам, выдававшимся на сваях далеко в море, откуда-то сразу же нахлынула во множестве гололобая сволочь в фесках, и жизнь закипела. Ярко вспыхнули окна шашлычных, по всему острову потянуло жареной бараниной и пловом, а уж «дузик» истомленные революцией русские принялись хлестать так, что местные греки, закатывая глаза, от изумления только трясли головой. За три тысячи лет своей истории ничего подобного они не видели.

Семен Ильич участия в общем гулянье не принимал. На черта ему были эти скачки на ослах по заросшим чахлыми соснами скалам, шумные пьянки на лоне природы да графини в платьях из занавесок, готовые отдаться за порцию шашлыка! Нет, веселиться, господа, надо от радости, а пир во время чумы — это удел хамский.

В одиночестве бродил Хованский по пыльным истертым улочкам, где на мостовых валялись протухшие рыбьи кишки вперемешку с овощной гнилью; останавливаясь на древней полуразвалившейся набережной, подолгу смотрел на сверкавшую в лучах заката воду, и в душе его гадюкой свивалось в тугую спираль неуемное бешенство. Эх, хорошо бы поймать большевика какого и, глядя ему прямо в глаза, всадить клинок в жилистую шею! А затем, медленно поворачивая в ране отточенную сталь, упиваться восхитительным зрелищем последних Комиссаровых судорог…

Стояла одуряющая жара, на улицах загребали ногами пыль жирные левантинцы в грязных фесках, эмигранты с каждым днем становились все печальнее и злее. Наконец союзники начали выдавать пропуска в Константинополь, и в один прекрасный день кривые улочки острова враз опустели, зато тысячная очередь образовалась у дверей комендатуры. Штабс-капитан не стал утруждать себя многочасовым стоянием под палящим солнцем; сунув в обход очереди клерку-лягушатнику барашка в бумажке, он спокойно урвал документ.

Пароход в новую сказочную жизнь уходил через день.

ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ

В то время как подполковник Астахова закусывала коньяк сушеными бананами, а Катя с апатией смотрела в окно, доктор Чох сидел перед экраном монитора.

Сегодня у него был выходной, и он весь день занимался анализом древнейших религиозно-философских систем, на котором основывалась его новая книга. Это был очередной труд Игоря Васильевича, посвященный первоисточникам эзотерических знаний человечества. Дело двигалось туго.

Наконец, отодвинув стул, Чох встал, потянулся и пошел на кухню. Залил кипятком пакетик «Липтона» и, потирая седоватый ежик волос, вытащил из холодильника подсохший кусок макового рулета, однако мыслями все еще был далеко, в сложных извивах древних философских учений. По сути, всюду одно и то же, только в разных вариациях.

В тантрическом учении — высший космический принцип Кала, в индуизме — изначально сущий Брахма, в учении китайского патриарха Фуси — всемирный закон Дао, у мусульман — лишенная образа Воля Аллаха, а у древних иудеев — бесконечный и невыразимый Эйн-Соф. То есть речь идет о безличном и бескачественном Абсолюте, который, по словам гениального мистика средневековья Иоганна Экхарта, стоит за Богом и представлен в трех лицах. И каждое учение возникало именно затем, чтобы научить человека сливаться с этим Вселенским Единством, будь он последователь тантризма, даос или суфий. Проявлением же Абсолюта является, та пустота, которой нет, но одновременно она во всем и содержит потенции всего сущего. Именно она определяет единство мира, закон подобия и неразрывность бытия.

Ученые называют это сейчас «физическим вакуумом», далеко не самое удачное название, ибо вакуум представляет собой не пустоту в чистом виде, а спонтанные квантовые флуктуации — «сгущения» и «разрежения» энергии. В настоящее время физика только подходит к пониманию его глубинных свойств и осознанию того, каким образом неупорядоченные «всплески» материи начинают самоорганизовываться и из вакуума появляется все сущее во вселенной.

Игорь Васильевич допил чай и, разминая шею, хрустнул позвонками. Почему все-таки древние учения подобны друг другу, будто описывают одно и то же, только с разных точек зрения? Так, буддийская теория «трех сосудов бытия» опирается в основном на энергетический аспект мироздания, ведическая — на структурный, а в древнеиудейской доктрине упор делается на причинно-следственные связи.

Где же он, первоисточник древнейших знаний, необъяснимо высоких даже по уровню современных представлений? Почему мифы древних догонов детально описывают планетные системы Сириуса, а возникшая на Тибете традиция Рабчжуна обязана своим появлением двенадцатилетнему циклу обращения Юпитера вокруг Солнца?

Чох повздыхал, походил из угла в угол по кухне и, решившись, достал из холодильника необыкновенно вкусное, густо натертое красным перцем и чесноком сало. Это было не очень хорошо для его пищеварения, но иногда он позволял себе кусочек-другой, как говорится, сам себя не побалуешь… Компьютер вот не балует. Сегодня по новой отослал его к авестийской истории о святыне из храма Абсолюта, Калаваде и зерванитской системе. Ничего не скажешь, помог!

Калавада является составной частью в высшей степени эзотерической науки Аннутара-йога-тантра, по которой никакой информации практически нет. Зерванизм — это тайное учение в системе зороастризма, полностью изложенное в священном тексте древних ариев «Авесте». Только вот незадача: из двадцати одной книги в письменном изложении существуют только пять, остальные же передаются изустно, от учителя к ученику. А история с небесным подарком Ориона вообще туманна и, наверное, является одной из самых загадочных страниц земной истории.