Живая мишень - Тед Белл

Париж

Моник Делакруа стояла у высоких двустворчатых окон кабинета посла, затягиваясь сигаретой «Голуаз», и смотрела на весь этот цирк с газетчиками. Приготовления к сегодняшней пресс-конференции в саду посольства начались еще на рассвете. Это было довольно беспокойное утро. Представители агентств «Френч Пресс», а также «Фокс», Си-Эн-Эн, «Скай» и «Би-би-си» прибыли в восемь. За высокими стенами, окружавшими обширную территорию посольства, высился лес спутниковых антенн, установленных на специально оборудованные грузовики. Все приготовления для встречи прессы проводились под руководством Делакруа, личной помощницы посла Дьюка Мерримана в течение вот уже нескольких месяцев.

Это событие, как намечалось, начнется сегодня, в субботний полдень.

— Ну что, счастливы теперь? — спросил ее агент Макинтош. Вопрос повис в воздухе, словно завитки синего табачного дыма. Он недолюбливал ее. Не доверял ей. И она отвечала ему тем же. Она не горела желанием слушаться кого-нибудь, кроме самого посла. Особенно этого грубого, невоспитанного американца, который появился в посольстве совершенно внезапно. Ситуация нелепейшая. Новый начальник безопасности хотел, чтобы Моник убралась из здания как можно быстрее, в то время как сам посол хотел как можно быстрее затащить ее в постель. Противостояние двух желаний, которое посол Мерриман пока что выигрывал.

Моник знала, Макинтош хотел «накопать на нее как можно больше грязи», как обычно говорят американцы. Ее друг, Ноэль, управдом в посольстве, подслушал, как двое подчиненных Макинтоша шептались о ней на кухне. Пусть следят, сказала она Ноэлю, она ведь была хорошей девочкой швейцарской закваски из кантона Де Во. Разве нет?

Специальный агент ДСБ Рип Макинтош, присланный защищать американского посла во Франции и его семью, был этим теплым июньским утром далеко не самым счастливым человеком на земле. Худой мужчина с заостренными чертами лица и подстриженными «ежиком» седыми волосами, он сидел в кожаном кресле, пристально вглядываясь в женщину, на которой было надето сшитое на заказ платье «Шанель» с черными и красными вставками.

— Я говорю, счастливы ли вы теперь, госпожа Делакруа? — повторил он.

— В отличие от вас, я всегда счастлива, агент Макинтош, — сказала она, даже не глядя в его сторону. Моник выпустила изо рта очередную струю дыма, откинув при этом прядь темных волос с бледного лба.

Рип Макинтош все-таки был счастлив время от времени — в тех редких случаях, когда все люки были задраены, все охранники расставлены по местам, когда территория по всему периметру хорошо просматривалась и когда на каждого можно было положиться — в общем, когда все было разложено по полочкам. Но сейчас Рип Макинтош не был счастлив. На то существовал целый ряд причин, и первая из них заключалась в том, что ему определенно не нравилась идея с проведением чертовой пресс-конференции. Пусть он не знал наверняка, что собирается говорить посол Мерриман, но достаточно ясное представление об этой речи у него имелось.

— По крайней мере, вы могли бы быть чуть благосклоннее по отношению ко мне, мисс Делакруа, — сказал Макинтош статной брюнетке, в очередной раз нарушив тишину. — Мои агенты и я сам несем ответственность за безопасность посла и его детей. Не говоря уже обо всем персонале посольства включая вас.

— Об этом теперь уже поздно говорить, господин Макинтош, — сказала Делакруа, глядя на солнечный пейзаж за окном. — Я работаю на этого человека. И он попросил меня: «Моник, устрой пресс-конференцию». Я должна, по-вашему, сказать: «Нет, нет, мне очень жаль, господин посол. Специальный агент Макинтош говорит, что это плохая идея»?

— Нет, вы должны сказать, что сам госсекретарь считает, что это плохая идея и что…

— Это ваша проблема, месье агент, не моя.

— Я, наверное, начинаю забываться. Вы ведь француженка.

— Да, вы начинаете забываться. Я из Швейцарии.

— О да. Нейтральная страна. Великолепно. Просто замечательно.

В тот момент два девятилетних мальчика-близнеца с взъерошенными волосами ворвались в комнату, держа в руках водяные пистолеты. Посол Мерриман, овдовевший в сентябре 2001 года, сам воспитывал сыновей.

Весенний семестр в школе «Эколь ду Руа ду Солей» только что закончился, и мальчиков отправили домой на летние каникулы. Дети уже давно привыкли бегать по трехакровым владениям посольства и в красивых парижских парках, расположенных за его стенами. Теперь после трагических событий с семьей посла Слейда в штате Мэн мальчики оказались практически запертыми в доме. Это был прекрасный старый особняк недалеко от Буа де Булонь в самом сердце Парижа; но этот особняк, конечно же, был маловат для двух озорников, Дункана и Закари.

— Ты не можешь бежать, ты же мертв! — закричал Дункан, когда его брат пытался укрыться за спинкой большого, обитого материей дивана. — Tu es mort, tu es mort!

Закари выскочил из-за дивана и брызнул в брата струей воды.

— Au putant! Это было всего лишь легкое ранение, — засмеялся Закари в ответ.

— Да уж конечно, легкое, — усмехнулся Дункан, — как раз промеж глаз попал! — Дункан снова зарядил оружие, прицелился и открыл ответный огонь.

— О господи, — пробормотал Макинтош. Он не обвинял детей. Он и сам один воспитывал двух мальчиков. Тоже близнецов. Долгие висконсинские зимы были настоящим кошмаром для находящихся взаперти десятилетних детей. Он хотя бы мог иногда сбежать в хижину для подледного лова рыбы на замерзшем озере Уосау, но мальчики…