Крайние меры - Лоренсо Сильва

— Неужели родители вашего отца ничего не могли предпринять против Данкана Клайна? — с негодованием спросил Питтман.

— Предпринять? — Мичэм в недоумении посмотрел на Питтмана. — Что же, по-вашему, они должны были сделать?

— Сообщить обо всем властям. Поставить в известность директора Академии.

Мичэм взглянул на Питтмана, как на идиота.

— Сообщить?.. Вы, вероятно, не очень хорошо представляете себе ситуацию. Начало 30-х. Расцвет консерватизма, преследования. Уверяю вас, о совращении детей никто и заикнуться бы не посмел. Во всяком случае, в приличном обществе. Бесспорно, аристократы молчаливо признавали существование такого порока, очень редкого, по их мнению, и уж, конечно, не в избранном обществе, а где-то в низах, среди бедняков.

— Великий Боже, — только и смог произнести Питтман.

Мичэм волновался, и чем дальше, тем больше. Он отпил еще мартини и продолжил:

— Таково было в те времена господствующее мнение. Академия Гроллье всегда похвалялась своими выпускниками, губернаторами, сенаторами, конгрессменами. Затесался среди них даже один президент Соединенных Штатов. Так что заявить о каких-то сексуальных домогательствах на территории столь великого учебного заведения значило бы поставить под сомнение репутацию многих и многих весьма уважаемых людей. Подобное заявление просто не приняли бы в расчет, обвинив разоблачителя либо в глубоком заблуждении, либо в злонамеренности из-за собственной низкой успеваемости. А если быть до конца честным, то когда мой отец рассказал все своему отцу, тот влепил ему пощечину, обозвал лжецом и запретил впредь говорить об этой мерзости.

Изумлению Питтмана не было предела.

— Итак, мой отец держал все в тайне до тех пор, пока я не собрался отдавать сыновей в школу Гроллье.

— Убежден, остальные школьники подтвердили бы заявление вашего отца, — сказал Питтман.

— Вряд ли. Родители просто не позволили бы своим отпрыскам лезть в такую грязь. В любом случае разговор мы ведем беспредметный. ДЕЛО ТАК ДАЛЕКО НЕ ЗАХОДИЛО.

Голубые глаза Джилл светились азартом. Подавшись всем телом вперед, она спросила:

— Хотелось бы знать, все ли «Большие советники» были объектами сексуальных домогательств Данкана Клайна? Или кто-то из них его отверг?

Какое-то время Мичэм внимательно изучал свой бокал, потом ответил:

— Их было немного, всего несколько человек, и они продолжали посещать его семинар. Отец мне все рассказал, когда мои сыновья уже поступили в среднюю школу, и было слишком поздно предпринимать что-либо против самого Клайна. Он умер в начале пятидесятых. К тому времени он вышел в отставку и жил здесь, в Бостоне. День, когда отец прочел в газете о смерти Клайна, оказался самым счастливым в его жизни, а у него их было так мало. Поверьте!

Мичэм прикончил мартини и мрачно посмотрел на поднос, видимо, размышляя, не выпить ли еще.

— Не знаю, какая у вас цель, — произнес он, — но если в Гроллье преподавали и другие учителя, подобные Клайну, и если преподают до сих пор, а вы в своей книге выведете их на чистую воду, мы с вами сделаем доброе дело.

Беря быка за рога, Питтман спросил:

— Вы разрешите вас процитировать?

Мичэм отреагировал весьма резко:

— Безусловно, нет. Такого рода популярность мне не нужна. Я же сказал, что наш разговор не подлежит публикации. Просто я указал вам нужное направление. Убежден, вы найдете людей, которые согласятся подтвердить сказанное мною. Поговорите с «Большими советниками». — Мичэм явно развлекался. — Может быть, они согласятся на публикацию своей информации?

— В реанимации Миллгейт сказал медсестре: «Данкан. Снег. Гроллье». Любопытно, при чем тут снег? Вы не знаете?

— Никаких идей. Во всяком случае, отец никак не связывал Данкана Клайна со снегом.

— Это жаргон. Может, он имел в виду кокаин?

— И опять — никаких идей. Сомнительно, чтобы это жаргонное словечко использовали в начале тридцатых, тем более такая достойная личность, как Джонатан Миллгейт.

Питтман разочарованно пожал плечами и обернулся, услышав стук в дверь.

В комнату вошел Фредерик.

— Мистер Мичэм, внизу у дверей два полисмена.