Заговор по-венециански - Джон Трейс

Гетто-Нуово, Венеция 1777 год

Ни еврей Эрманно, ни католичка Танина в Бога не верят, однако оба молятся, как бы их никто не заметил, пока юноша провожает любимую до дома возле моста Риальто. Венеция — самый вольный город Европы, но евреи здесь по-прежнему несвободны. И если какой-нибудь юноша-иудей наивен настолько, что смеет по зову сердца покинуть пределы гетто, его ожидают штраф, заключение или побои.

Уже давно за полночь, и в небе впервые за несколько недель показались звезды. Любовники жмутся друг к другу; на лица их надвинуты капюшоны, руки сплелись, а тела греются от близости одного к другому.

Вот они подошли к дому Танины, и Эрманно хочет в чем-то признаться.

— У меня есть друг Эфран, посредник. Для турецких купцов он улаживает портовые дела. Его род подобным уже давно занимается, а еще торгует верблюжьей и козлиной шерстью.

Танина хмурится.

— Знаю, — спешит оправдаться Эрманно, — ты слишком прекрасна, чтобы носить столь грубые вещи, однако сказать я хочу не о том.

— О чем же?

— Мой друг знает многих куртизанок.

Танина снова хмурится.

— Еврейских?

Эрманно смеется над любимой.

— Ну разумеется, еврейских. Есть много евреек-куртизанок, способных осчастливить католиков и их необрезанные члены. Ты и сама должна бы знать.

Покачав головой, Танина опускает взгляд себе под ноги.

— Я об этом стараюсь не думать. Мать моя была куртизанкой, и в монастыре, где меня воспитывали, содержалось много других девочек, дочерей блудниц. Но лишь католичек. По крайней мере, так я считала.

Эрманно выпускает ее руку.

— Танина, ты была тогда маленькая и полна религиозных предрассудков. Кто-то из тех девочек, несомненно, принадлежал к нашему роду. Впрочем, не важно. Я не о том.

Танина оборачивается к любимому, а на ее ярком, будто луна, лице — игривое и проказливое выражение.

— Тогда, милостивый государь, не тяните более. О чем хотите мне сказать?

И юноша выпаливает:

— Гатуссо содержит куртизанок. У него их много. Эфран сам видел его с ними.

Танина лишается дара речи.

Своего нанимателя и его жену, Бенедетту, она знает уже лет десять. Они приютили сбежавшую из монастыря девчонку, дали ей кров и работу. Именно Бенедетта убедила Танину заняться живописью, а Гатуссо присматривал, чтобы девушка получала достаточно денег, всегда одевалась и кушала надлежащим образом.

— Не верю, — отвечает Танина, печально мотая головой.

— Я не лгу.

Кровь закипает в жилах Танины.

— Я ведь даже не знаю этого твоего Эфрана. Так с чего мне верить? И как он узнал моего хозяина?

— Эфран общается с одной из куртизанок Гатуссо. Она и сказала.

Танина останавливается.

— С одной из? — Ее лицо искажается гневом. — Ты говоришь «с одной из», как будто у Гатуссо куртизанок… целый легион!

Внезапная догадка поражает Танину. Фрагменты прошлых событий сливаются. Девушка и не думала о них, но теперь… В кладовой она как-то раз нашла дешевую маску и запятнанное женское исподнее в куче мусора. Выброшенный пузырек духов, которые пахли совсем не так, как духи синьоры Гатуссо…

Эрманно вновь берет Танину за руку.

— Прости, любовь моя. Я вовсе не хотел тебя огорчить, просто подумал: ты должна знать. На случай, если хозяин скажет тебе нечто такое… или предложит.

— Что за глупость! — Она высвобождает руку.

Остаток пути до самого дома любовники идут молча.

Новости Эрманно испортили вечер, и когда влюбленные целуются на прощание, то в поцелуе страсти нет.

Перед тем как войти в дом, Танина освобождает волосы из-под ворота плаща и оборачивается.

— Эрманно, — просит девушка, — не говори больше о синьоре Гатуссо. Он человек хороший, и подобную чепуху про него я слышать не желаю.

Кивнув, Эрманно разворачивается в обратную сторону.

А ведь, по слухам, никакой Лауро Гатуссо не хороший.