Послезавтра - Аллан Фолсом

Шолл пешком спустился на первый этаж вместе с фон Хольденом. У выхода фон Хольден распахнул перед ним дверь, и они вышли. Ночь была холодной.

Шофер в униформе открыл дверцу темного «мерседеса». Шолл забрался внутрь первым, за ним сел фон Хольден.

– На Савиньи-платц, – скомандовал Шолл. – Помедленнее, – добавил он, когда лимузин развернулся и поехал вдоль переполненных баров и ресторанов.

Шолл наклонился вперед, пристально всматриваясь в лица прохожих, в то, как они на ходу болтают друг с другом, изучая их жесты, походку. Казалось, он видит все это впервые.

– Сверните на Кант-штрассе.

Лимузин плавно повернул к кварталу ярко освещенных ночных клубов и шумных кафе.

– Остановитесь, пожалуйста.

Хотя Шолл говорил вежливо, его короткие отрывистые фразы напоминали строевые команды.

Проехав полквартала, шофер наконец увидел подходящее место для парковки. Шолл, сцепив руки под подбородком, молча наблюдал за мельтешением молодых берлинцев в неоновом свете шумного мира поп-искусства. Из-за темных стекол машины он казался инопланетянином, с удивлением наблюдающим за развлечениями чуждого мира, но тщательно сохраняющим дистанцию, чтобы не соприкасаться с ним.

Фон Хольден догадывался, что Шолла что-то тревожит. Он заметил это еще в аэропорту Тегел и когда вез его в галерею. Он ожидал выговора, но Шолл промолчал, и фон Хольден подумал, что гроза миновала.

Проникнуть в мысли Шолла было невозможно. Они были прочно спрятаны под маской неизменного высокомерия – может быть, именно поэтому он и сумел так много добиться в жизни. Его сотрудникам было не в новинку работать по восемнадцать часов в день и при этом выслушивать бесконечные упреки, что сделано мало, а потом вдруг неожиданно он кого-то вознаграждал дорогостоящим заграничным вояжем. Случалось, когда деловые переговоры заходили в тупик, он вдруг исчезал, отправлялся развеяться – в театр, в кино. А когда возвращался, рассчитывал, что все проблемы улажены. Обычно так и было – сотрудники прекрасно понимали, что иначе он их всех уволит и наймет новых. Конечно, это обошлось бы дорого, но Шолл мог позволить себе такой расход.

Для него это было не просто способ добиться своей цели, но и очередная возможность проявить власть, самоутвердиться. Шолл делал это с неизменным наслаждением. Фон Хольден уже восемь лет был Leiter der Sicherheit – руководителем службы безопасности европейских инвестиций Шолла – два издательства в Испании, четыре телевизионные станции – три в Германии, одна во Франции, и ГДГ, «Гольц девелопмент груп» в Дюссельдорфе, президентом которой был Конрад Пейпер. Фон Хольден сам подбирал сотрудников службы безопасности и занимался их подготовкой. Его обязанности, однако, этим не исчерпывались. У Шолла были и другие инвестиции, более сомнительные, и их охрана в той же степени ложилась на плечи фон Хольдена.

Ситуация в Цюрихе, к примеру. Чтобы соблазнить Джоанну, нужна была хитрость и деликатность. Салеттл считал, что Либаргер идет на поправку – эмоционально, психически и физически. Но его тревожила проверка его репродуктивной способности. Она могла окончиться крахом, если он будет чувствовать себя скованно с незнакомой женщиной.

Свободней всего он чувствовал себя с Джоанной, которая ухаживала за ним все время, включая Швейцарию. Он доверял ей, ему были знакомы ее прикосновения, даже ее запах. Правда, он не испытывал к ней полового влечения, сексуально был глух к ней. Поэтому в эксперименте следовало прибегнуть к сильному половому стимулятору. Возбужденный и отключившийся, Либаргер инстинктивно почувствует знакомое и расслабится.

Поэтому выбор и пал на Джоанну. Оторванная от дома, не особенно привлекательная, эмоционально она была готова к обольщению. К обольщению, единственная цель которого подготовить ее к соитию с Либаргером. Салеттл поделился своими соображениями с Шоллом, а тот обратился к своему Leiter der Sicherheit. Личное участие фон Хольдена не только гарантировало безопасность Либаргера, но и укрепляло положение фон Хольдена в Организации.

Электронные часы на доме напротив показывали 22.55. Они уже тридцать минут стояли на Кант-штрассе, а Шолл все еще молчал, сосредоточенно разглядывая молодежь, заполонившую улицу.

– Толпа, – прошептал он. – Толпа…

Фон Хольден не понял, обращается к нему Шолл или нет.

– Прошу прошения, сэр, я не расслышал?..

Шолл повернулся, его глаза остановились на лице фон Хольдена.

– Герр Овен мертв. Что произошло?

Вот оно. Фон Хольден не ошибался. Шолл был встревожен провалом Бернарда Овена в Париже, но только сейчас счел нужным высказать свое недовольство.

– Я бы сказал так: он недооценил противника.

Внезапно Шолл наклонился и приказал шоферу ехать вперед, потом повернулся к фон Хольдену.

– У нас долго не возникало никаких проблем, пока на поверхность не всплыл Альберт Мерримэн. То, что он сам, как и все связанные с ним лица, ликвидированы так быстро и эффективно, подтвердило, что наша система работает безукоризненно. Но Овен убит. В его смерти нет ничего необычного – эта профессия сопряжена с риском, – но беда в том, что теперь мы не можем утверждать, что наша система работает без сбоев.

– Герр Овен работал самостоятельно, задания получал непосредственно от Организации. Сейчас ситуация под контролем парижского сектора, – сказал фон Хольден.

– Овена обучал ты, а не парижский сектор! – резко возразил Шолл.

Действуя в своей обычной манере, он перешел на личности. Бернард Овен работал с фон Хольденом, поэтому неудача Овена – поражение фон Хольдена.

– Ты отдаешь себе отчет в том, что я приказал Юте Баур начинать?

– Да, сэр.

– Тогда ты должен понимать, что машина запущена. Остановить ее практически невозможно. – Взгляд Шолла сверлил фон Хольдена. – Уверен, что ты это понимаешь.

– Понимаю…

Фон Хольден откинулся на спинку сиденья. Предстоит долгая ночь. Надо ехать в Париж.