Самая страшная книга, 2014–2025 - Ирина Владимировна Скидневская

Иногда Славка смутно вспоминал прошлое – теперь все его воспоминания, хоть о детстве, хоть о вчерашнем дне, были очень размытые, блеклые, будто снимки с испорченной пленки, переходящие в серую хмарь неосознанного. С трудом вспоминались лица матери, бабушки, отца. А еще вспоминалось, как ползет вдоль песчаной стены тоненькая темноволосая девушка в белой комбинации. Славка даже не помнил ее имени. Но очень хотел знать, жива ли она. Выбралась ли она тогда из оврага.

Впрочем, он понимал, что никогда этого уже не узнает. Он не мог долго находиться в каких-то присутственных местах, ему было тяжело общаться с людьми, он старался пореже бывать в чьем-либо обществе.

Больше всего на свете Славка боялся вновь убить человека.

Елена Щетинина, Максим Кабир, Дмитрий Костюкевич

Выкройка

Это дерьмо ждало его утром на рабочем столе. Не удивительно, что в понедельник – идеальный день для всякого дерьма.

Андрей имел счеты с понедельником. В понедельник умерла бабушка. В понедельник он расстался с Ирой – три года коту под хвост.

Ладно, дерьмо этого дня выглядело мелочью по сравнению с дерьмом этого месяца.

Просто бумажная голова собаки перед клавиатурой его компьютера.

Андрей кинул сумку на стол, плюхнулся в кресло и откатился, разглядывая поделку.

– Нравится? – спросила Оля, коллега.

Оля пришла к ним в ОРИКИ[96] сразу после института. Невзрачная серая мышка, зато добрая, тихая, участливая. Совсем как бабушка. И полная противоположность Ире – эффектной, нервозной и, как оказалось, лживой.

Две недели назад Андрею позвонила знакомая, сокурсница Иры, и сообщила, что Ира параллельно встречается с другим. Подкинула жменю фактов. Отпиралась Ира недолго, но вины в ее голосе Андрей не услышал. «Ты мой главный мужчина», – сказала она по телефону. И еще: «Какая тварь испортила наши отношения?» – имея в виду: кто рассказал об измене? «Эта тварь – ты!» – хотел – должен был! – ответить Андрей, но лишь промычал: «Неважно» и повесил трубку. Ира звонила, он не отвечал, втайне надеясь – боясь, – что она оставит его в покое. А потом умерла бабушка, и всю эту любовную муть выдуло на периферию сознания.

– Наверное, – ответил Андрей.

Фигурка ему не нравилась. Кому вообще нравятся головы отдельно от тела, если, конечно, это не маски?

– Это паперкрафт.

– Что?

– Модель из бумаги. Дословно «бумажное ремесло».

– Как оригами?

– Не совсем. Оригами делают из цельного листа, без ножниц и клея.

– И чем заслужил?

Оля смутилась. Ее окружали фиалки – фиолетовые, розовые, бордовые, даже зеленые; горшки стояли везде, где оргтехника и канцелярские принадлежности дали слабину.

– Чтобы поднять настроение. В прошлый понедельник ты был сам не свой.

Оформляя четыре дня за свой счет, он ни словом не обмолвился о причинах; работы в отделе было мало – начальница легкой рукой подмахнула заявление. Он простился с бабушкой, помог тете навести мало-мальский порядок в окончательно осиротевшей квартире – последние полгода хворавшая бабушка жила у своей старшей дочери – и вернулся назад.

– Спасибо. – Андрей осторожно сдвинул бумажную голову («как она сказала: папер… что?») на край стола, включил компьютер и подгреб к себе клавиатуру.

Взгляд Оли лип к коже. Андрей сделал вид, что всецело занят экраном монитора. Он мог бы для вежливости спросить: «И давно увлекаешься?» или «Долго такую клеить?», но не хотел продолжать беседу. Ему просто было неинтересно.

С визгом распахнулась дверь, и в кабинет ворвалась старший инспектор Эльвира Михайловна. Обмахнулась яркой, как павлиний хвост, шляпой, шумно выдохнула – краснолицая, взмокшая.

– Ох и спякота! Батюшки, когда же закончится… О, вернулся!

– Вернулся, – подтвердил Андрей.

В кабинете их было трое, но с Эльвирой Михайловной казалось, что не меньше десятка.

– И как? Приженился, небось, втихую?

– Я бы запомнил.

– О, песик! Видел, какую красоту наша Олечка делает? Как назовешь?

– Шарик.

– Несерьезно. – Эльвира Михайловна включила кондиционер – плевать, что старый агрегат дул ровнехонько на Андрея, – повесила сумку и шляпу на вешалку и выбежала в коридор. Ну конечно. Сначала бла-бла-бла с подругами из отдела таможенных платежей, а потом работа.

Интересно, чью голову подарила ей Оля? Совы?

Громыхнула дверь. Андрей зажмурился.

Открыв глаза, он наткнулся на сочувствующий взгляд: Оля нарисовала собаке выразительные глаза – и едва сдержался, чтобы не столкнуть угловатую морду в мусорное ведро.

Ничего нового в этом вашем паперкрафте – он погуглил – не было. Разве что название.

На разворотах советских журналов – взять хотя бы «Сделай сам» – печатали развертки моделей. В школе на трудах он мастерил из бумаги машины и дома, а однажды склеил с отцом большой военный самолет. Самолет даже неплохо планировал. Наигравшись, они устроили самолету «смерть в бою» – подожгли и запустили с балкона.

А еще они делали маски из папье-маше. Сначала лепили основу: отец смазывал лицо Андрея растительным маслом и обжимал пластилиновым блином; пластилин был более податливым, чем тот, что продавали в «Детском мире», отец приносил его с работы; затем подправляли неровности и делали прорези для рта и глаз, после этого смазывали пластилиновую форму маслом и – этот этап нравился Андрею больше всего – клеили полоски и кусочки газетной бумаги, слой за слоем, промазывая клеем с двух сторон, просушивали, клеили, просушивали, клеили – и наконец снимали маску с основы… Желтоватое лицо из слов, огрызков предложений. Будь его воля, Андрей на этом остановился бы. Но отец не любил недоделки (он и с мамой расстался, как виделось Андрею, потому что не мог довести брак до ума): смешивал гуашь с клеем, покрывал маску, затем брался за акриловые краски, а завершал слоем лака. Большинство лиц или морд получались грустными…

В прихожей Андрей вытряс из пакета бумажную голову. Он забрал ее домой, чтобы выкинуть вдали от доверчивых Олиных глаз, но помешали теплые воспоминания. Левое ухо вмялось внутрь. В глазах стояла мольба.

Ладно, живи. Пока.

После ужина Андрей под пристальным взором ущербного пса валялся с ноутбуком на диване. Скролил картинки и статейки. «Нашел себе хобби на долгие осенние вечера…» – прочитал на очередной страничке и, скривившись, закрыл. На фига он в это полез? Чтобы загладить чувство неловкости перед Олей? Ладно, последняя…

Сайт предлагал наборы выкроек. Слово напомнило о бабушке. Андрей щелкнул на рогатом шлеме. Двадцать листов, на каждом от двух до десяти схем – легких путей не ищем. В объеме шлем смотрелся шикарно. Андрей с сомнением покосился на принтер.

Через три часа он швырнул на стол измазанную клеем деталь и смачно выругался. Хотелось смять все, что успел вырезать и склеить (а успел он немного), и послать «дела бумажные» куда подальше. Он уже выяснил, что