Усадьба Сфинкса - Константин Александрович Образцов

– Вас все боятся, Алина Сергеевна, – немного стесняясь сообщила ей как-то ассистентка Лера, которой Алина за несколько лет работы не сказала ни одного резкого слова. – Даже я иногда.

Алина об этом прекрасно знала, и знание это удовольствия не доставляло. Причины тоже секретом не являлись. Самые общие были просты: Алину считали чрезмерно строгой, требовательной, не склонной смягчать критику, а еще без колебаний и мгновенно подписывавшей любое с истерикой брошенное на стол заявление об уходе.

– Опять ко мне люди бегали плакать, – с мягкой укоризной выговаривал Алине за чашкой чая директор Бюро в своем кабинете. – Вы уж постарайтесь там с ними помягче как-то, что ли…

– Иван Владиленович, я и так мягкая, как январский снег в морозную ночь, – отвечала Алина. – Все, что я требую от людей, – это качественно делать свою работу, исполнять обещания, соблюдать договоренности и предупреждать, когда сделать этого не удается. Если из-за этого кто-то считает, что я пожираю младенцев и откусываю головы живым голубям, то это их проблемы.

Иван Владиленович смущенно посмеивался, но смотрел настороженно: у него, как и у прочих, существовали и другие, менее очевидные, но более серьезные причины для опасений.

Не только сотрудники Бюро судебно-медицинской экспертизы, но и многие в полицейском Главке, и в Следственном комитете, и в Прокуратуре знали, что Алина была причастна – нет, скажем больше: активно участвовала в некоторых очень громких событиях, которые по самому скромному определению можно было назвать неоднозначными. Когда остыло пепелище пожаров, были убраны трупы, подчищены неудобные документы, а весьма значительные люди из очень серьезных ведомств договорились о едином взгляде на происшедшее, описание роли Алины во всем случившемся уместилось в несколько формальных строчек на канцелярите: во-первых, она «способствовала раскрытию фактов преступной халатности при осуществлении судебно-медицинских исследований»; во-вторых, «приняла деятельное участие в расследовании серии убийств, завершившемся со смертью подозреваемого», за что, между прочим, получила от Следственного комитета медаль «За содействие».

Все это было чистой правдой, вернее, примерно одной двадцатой той правды, основная часть которой скрывалась за плотной завесой тайны, и простые люди, привыкшие нимало не доверять официальным версиям и заявлениям, с энтузиазмом фантазировали, додумывали и пересказывали друг другу самые невероятные слухи, пугаясь собственных вымыслов. С уверенностью утверждали, например, что Алина непосредственно причастна к бесследному исчезновению предыдущего директора Бюро, харизматичного Даниила Ильича Кобота; в красках рассказывали, как она лично застрелила маньяка-убийцу, известного как Инквизитор, и бросила его обезображенный труп в горящем заброшенном здании; шептались о связях в криминальных кругах, о высоком покровительстве в силовых структурах, и, наконец, о магических способностях, позволяющих сживать со света врагов, а как неопровержимые доказательства наличия колдовского дара приводили то, что Алина уцелела в таких переделках, которые не смог бы пережить ни один человек, а так же золотисто-рыжие волосы в сочетании с зелеными глазами. Какие аргументы тут еще нужны?..

Алину не слишком волновало то, что о ней говорят и что думают; иногда ее это веселило, иногда немного раздражало, и уж точно не расстраивало настолько, чтобы увольняться. Алина занималась патологоанатомической экспертизой много лет, дело свое любила, а от руководства отделом исследования трупов еще не успела устать. Официальной причиной увольнения считалось открытие своего бизнеса: она зарегистрировала частный центр независимых экспертиз, получила лицензию и теперь занималась самостоятельно тем, что раньше делала, находясь внутри системы. Но это было лишь следствием; причина заключалась в другом. Алине нужна была пауза, чтобы привести свою жизнь в порядок – во всяком случае, так она сформулировала это для самой себя. Самое время, когда вдруг осознаешь, что к сорока тебе стало ближе, чем к тридцати. Проблема была в том, что Алина понятия не имела, как должна выглядеть жизнь, приведенная в порядок. Иногда, и в последнее время все чаще, ночью или под утро, глядя в зеркало или лежа в постели без сна, она с досадой спрашивала себя: «Назарова, ты можешь уже наконец жить нормально?», и тут же возражала, отвечая на этот вопрос другим, не имевшим ответа: «Нормально – это как?»

Несколько лет назад и вопроса такого не возникало: была совершенно обыкновенная жизнь, которую жила, может быть, чуть более принципиальная, чуть более требовательная к себе и другим, и да – травмированная пережитой в юности трагической смертью матери, но все же вполне нормальная молодая женщина, перспективный эксперт-патологоанатом, с регулярным набором житейских планов и ценностей. Все изменилось, когда одним октябрьским вечером она согласилась пойти за человеком, показавшим ей другой мир, будто Чарльз Доджсон, который не только продемонстрировал Зазеркалье, но и дал возможность наяву перешагнуть тонкую грань между обыденным и невероятным. Вдруг оказалось, что жизнь вовсе не должна быть обыкновенной, что мир не делится на разум без остатка, а главное, что вот это все – немыслимое, пугающее, страшное, опасное, темное, удивительное – и есть то, что ей всего дороже и ближе. Это было как сон, как сумасшедший роман, как захватывающее путешествие – а ничто из этого не длится долго.

Обыденное может тянуться годы и годы; восхитительному и чудесному отмерены дни и недели.

Сначала исчез он, ее проводник в мир страшноватых чудес, рыцарь черного плаща и кинжала, таинственный интеллектуал-мизантроп, возлюбленная тень, причина долгих бессонных ночей, проведенных в мысленных бесконечных беседах, в которых Алина то объясняла ему, насколько он бесчеловечен, жесток и не прав, то изъяснялась о любви, немного путано и смущенно, но все равно лучше, чем это вышло бы наяву.

Алина осознавала, что ее жизнь уже никогда не станет прежней, да и не хотела этого. Она чувствовала себя как человек, который лишь раз или два попробовал того настоящего, для чего был создан, а потом вновь оказался отброшен в обыденность без всяких шансов вернуться. Это следовало принять: ничто не заменит того, что с ней было, и того, кто с ней был. Не стоит даже пытаться. Предстояло просто как-то научиться жить так, чтобы не ждать, смириться с тем, что прошлое неповторимо, и не искать более приключений. Наверное, это и значило привести свою жизнь в порядок.

Черный BMW M5 подмигнул габаритами и заворчал двигателем. Какой-то мужчина, проходя мимо, с любопытством посмотрел на автомобиль и Алину, усаживающуюся на водительское место. Машина была последним подарком отца, дела которого в последнее время пошли из рук вон плохо. Сначала вся отрасль импортной виноторговли получила несколько жестоких ударов; отец кое-как справился, удержал компанию