Фальшивая Венера - Майкл Грубер

— О да. Более того, сейчас она живет со мной в… в общем, там, где я живу. Время от времени ей приходится уезжать с благотворительными миссиями, но мы очень мило устроились вместе.

— Совсем как в твоих детских мечтах.

— Совсем.

И снова эта раздражающая улыбка.

— А Мило? Я так понял, с ним все в порядке.

— Да. Ему сделали пересадку, и теперь он пышет здоровьем. Ему уже четырнадцать, а мы не думали, что он доживет до такого возраста. Плоды моего падения.

— Кстати о падении: ты выяснил насчет того, ты ли написал эту «Венеру» Веласкеса?

— Разве это имеет какое-то значение? Ты располагаешь всей информацией. Что думаешь ты?

— Ну, я думаю, что ты потрясающий художник, но ты не Веласкес.

Должен признать, это прозвучало довольно грубо, но меня почему-то разозлило то, как все обернулось. Как будто какой-то человек останавливает тебя на улице со своей проблемой, и ты начинаешь ему отвечать, вежливо, стараясь помочь, но через несколько минут до тебя вдруг доходит, что этот тип сумасшедший, и тебе становится жаль, что ты впустую потратил время и сострадание.

— Ты прав, я не Веласкес, — сказал Чаз. — Но ты хоть раз видел ее вблизи? Я имею в виду саму картину, а не репродукцию.

— Нет, но завтра я буду в Мадриде и намереваюсь ее посмотреть. И я так понял, у тебя больше нет этих, как ты их называл, видений. В которых ты воображал себя Веласкесом.

— Нет, — подтвердил Чаз, и в его голосе прозвучало сожаление. — С того раза, как я видел его смерть. Похоже, у меня и без того хватает проблем оставаться самим собой.

— Разве тебе нисколько не хочется выяснить истину?

— «„Что есть истина?“ — спросил насмешливо Пилат и не стал дожидаться ответа». Ты должен помнить это по университетскому курсу философии. Френсис Бэкон, «Об истине». Оглянись вокруг, друг мой. Истина ушла. Теперь можно манипулировать всем, даже фотографией, а искусство ложно изначально. Это сказал Пикассо, и я с ним полностью согласен. Все мы лжем, даже рассказывая самим себе о своей жизни, даже в самых потаенных глубинах наших личных мыслей. Но иногда, я не знаю как, быть может, через то, что моя сестра называет благословением, эта ложь производит нечто, что все мы признаём за истину. И когда я пишу, я жду этого самого чуда.

Я не знал, что на это ответить, и наша беседа быстро выдохлась. Мы еще поговорили ни о чем, о европейских городах, о том, что происходит в мире, и расстались по-дружески.

На следующий день я приехал в Мадрид и провел все утро на совещании, обсуждая, как оценить риск возможных террористических акций и диверсий в предполагаемом парке развлечений, сейчас эта проблема приобрела особую важность, затем я пообедал со своими коллегами, после чего отправился пешком в Прадо. «Венеру Альбы» повесили в двенадцатом зале, справа от «Фрейлин», что, наверное, нужно было рассматривать как большую честь, потому что далеко не всякая картина выдержит сравнение с этим шедевром.

Перед «самой дорогой картиной в мире» бурлило небольшое столпотворение, неудержимое притяжение сплава секса и денег, и рядом с картиной стоял служитель, следивший за тем, чтобы зрители не задерживались слишком долго и не загораживали вид другим. Я дождался своей очереди, и, когда оказался перед картиной, до меня долетели едва различимые вздохи, словно говорившие: «Ах, если бы только любовь могла быть такой, если бы только секс мог быть таким всегда». И вот она, несомненно, та же самая натурщица, которая позировала для «Венеры Рокеби», но только теперь она лежала на спине, прикрывая рукой промежность, но не ладонью вниз, скромно, а ладонью вверх, шутливо приглашая, но не нас, а вспотевшего мужчину, отражающегося в зеркале с черной рамкой, того же самого, которого можно увидеть с палитрой в руке в центре великого полотна слева.

Знаете, я думаю, у каждого мужчины, имеющего опыт в любви, в сердце есть образ девушки, которая ушла, и этот образ без спроса всплывает в сознании в минуты покоя, именно вокруг него сосредоточена неизбежная тоска, как бы ни был мужчина удовлетворен своей супругой и домом. И я подумал, что именно это и притягивает в картине; художнику удалось каким-то таинственным и чудесным способом изобразить ту самую девушку. Однако в моем случае это нужно было понимать буквально, потому что когда мне наконец представилась возможность увидеть «Венеру Альбы» вблизи, я увидел, что тело, изображенное художником, я сам знавал интимно, хотя и слишком мимолетно, несколько десятилетий назад. В особенности мне запомнилась маленькая темная родинка чуть ниже пупка, справа. К сожалению, мне довелось увидеть ее всего два раза, после чего мой старый приятель Чаз Уилмот заявился на ту встречу выпускников и навсегда вырвал Лотту Ротшильд из моей жизни.

Впрочем, может быть, это и к лучшему; для такого человека, как я, Диана гораздо более подходящая жена. И может быть, я тоже все это вообразил: маленькая черная точка — разве можно вспомнить ее точное положение по прошествии стольких лет? Хотя это именно то, что сделал бы Чаз, хитрый ублюдок.

А затем мне пришлось двинуться дальше, и я обошел толпу и постоял перед величайшей картиной в мире, «Фрейлинами» Веласкеса, размышляя о том, каково было бы быть им, быть им по-настоящему, и я не смог справиться с этими мыслями и ушел, возвращаясь в долгое, серое здравомыслие своей жизни.