Правила обмана - Кристофер Райх

Вплоть до этой минуты Джонатан четко разделял ее ипостаси: есть Эмма Рэнсом, его жена, и есть Эва Крюгер, агент. Он убедил себя, что Эмма — это ее настоящая, аутентичная сторона, а Эва — оболочка, прикрытие, маска. Но сейчас он смотрел, как она ведет машину, и понимал, что ошибался. Впервые перед ним была настоящая Эмма — женщина, которую она никогда не позволяла ему увидеть в себе. И Джонатан вдруг понял, что совсем не знает эту женщину. Ему придется заново узнавать ее.

— Я не ожидала, что ты достигнешь таких успехов, — произнесла Эмма, когда они въехали в долину и повернули на запад в сторону Давоса и Цюриха.

— А чего ты ожидала?

— Боялась, что ты все примешь за чистую монету и на несколько лет исчезнешь в горах.

— Вполне возможно, если бы не багажные квитанции. А когда я получил вещи, все пошло кувырком. После того как я убил полицейского, назад мне ходу уже не было. Единственный способ снять с себя обвинения — идти вперед. Симона пыталась уговорить меня уехать из страны, но, увидев содержимое чемодана, я не мог бежать. Я хотел знать.

— Именно в тот день не доставить почту! — качая головой, посетовала Эмма. — Но похоже, я ошибалась насчет тебя.

— Ладно, прощаю. На этот раз, — сказал Джонатан.

Она рассмеялась, но больше из вежливости.

— Ну, теперь твоя очередь, — продолжил он. — Я тебе помогу. Начни с горы. Что именно я видел?

Эмма помрачнела. Перемена в ее настроении была сродни резкому похолоданию, когда солнце прячется за тучи.

— Красную куртку, парик, лыжные штаны, искусственную кровь.

— А как ты спустилась в расселину? В одиночку это слишком опасно.

— Я и не спускалась.

— Что значит — не спускалась?

— Я зашла в нее снизу. Ты сам показал мне этот путь в лето после нашей свадьбы.

Прикрыв глаза, Джонатан вспомнил: тогда они приехали в Давос на выходные, чтобы покататься на лыжах, и первую половину дня провели, лазая по пещерам и гротам, которых здесь множество.

— Но в эти пещеры можно попасть только летом. Зимой это невозможно…

Эмма покачала головой, имея в виду, что он ошибается.

— В прошлую пятницу я не ездила на встречу в Амстердам, а отправилась сюда, чтобы проверить, не требует ли мой план дополнительных мер.

— «Дополнительных мер»? Это что, шпионский сленг?

Эмма оставила его замечание без внимания.

— Оказывается, если выбрать правильное место у основания ледника, то можно попасть в пещеры. Я настроила ручной GPS-навигатор, задала программу и ввела в память маршруты вверх и вниз, чтобы не заблудиться, если пойдет снег.

— Вот почему ты настаивала, чтобы мы поехали в Арозу, а не в Церматт, — задумчиво произнес Джонатан, почему-то чувствуя себя соучастником.

— У меня был хороший повод — годовщина нашего первого восхождения восемь лет назад.

— Наша годовщина. Конечно. — Джонатан теперь не сомневался, что она соврала о метеосводке и вывела из строя его рацию. — А откуда ты знала, что мы не сможем поднять тебя?

— Я не знала, — призналась Эмма. — Я сыграла на том, что Штайнер со своей командой пойдет в горы спасать женщину со сломанной ногой, а не поднимать ее из стометровой расселины. Веревка — вещь тяжелая, и я надеялась, что они не возьмут с собой больше необходимого. Я даже удивилась, что у них оказалось две длины.

— Штайнер… тебе даже известно его имя. — Джонатан смотрел в окно: удары сыпались один за другим.

— Пока я была вынуждена болтаться вокруг Давоса, чтобы убедиться, что все идет по плану, я прослушивала его телефонные звонки и переговоры по рации. Не надо смотреть на меня круглыми глазами! Выловить звонок мобильного — пара пустяков.

— А потом? Разве ты не понимала, что я захочу получить багаж по квитанциям?

— Я надеялась, что не получишь. Хотела забрать сама, но это было слишком рискованно. Я должна была оставаться мертвой. Умерла так умерла.

Джонатан подпрыгнул:

— Ты была там? И видела, что случилось у вокзала? Мою драку с полицейскими? Видела, что они вытворяли?

Эмма кивнула:

— Прости, Джонатан. Я хотела как лучше.

Он откинулся назад, потеряв на время дар речи.

— Потом я поехала за тобой обратно в отель, — продолжала она, — но опоздала. Наши уже перерыли весь номер. Ты пришел вслед за ними. И я не успела пробраться внутрь. Однажды мне даже показалось, что ты меня заметил. Тогда, среди деревьев за отелем.

Джонатан припомнил свои ощущения, как он чувствовал чье-то присутствие поблизости, будто за ним наблюдали из-за деревьев, но он никого не увидел.

Внезапно он понял, что на сегодня с него хватит откровений. Ему вдруг стало все равно: кто, что и когда. Все это мишура. Он хотел знать одно — зачем.

— Эм, что все это значит? — спокойно спросил он. — В чем ты участвуешь?

— Ни в чем особенном, — ответила она, по-прежнему глядя только на дорогу.

— Ты помогаешь Парвезу Джину получить запрещенное оборудование для обогащения урана и считаешь, что в этом нет ничего особенного?

— Рано или поздно он все равно бы его получил.

— Только не веди себя так…

— Как?

— Цинично. Будто тебе все равно.

— Мне не все равно, раз я этим занимаюсь.

— А чем ты занимаешься? И на кого работаешь? На ЦРУ? На англичан?

— ЦРУ? Слава богу, нет. Я работаю на министерство обороны, на Пентагон. В структуре под названием «Дивизия».

— А на кого тогда работала Симона? На КГБ?

Эмма задумчиво потерла ладонью щеку.

— На самом деле до сегодняшнего дня я не знала про Симону. По-моему, как раз она и работала на ЦРУ.

— А зачем ЦРУ убивать того, кто работает на правительство Соединенных Штатов?

— Борьба за власть. Они хотят получить ее, а у нас она есть. Это продолжается уже не первый год.

— А я-то думал, что ты ненавидишь американское правительство.

Ее натянутая улыбка означала, что он слишком наивен. Еще одной иллюзией стало меньше.

— Значит, ты американка? — спросил он.

— Боже, я надеялась, мы объяснимся чуть позже. Все не так просто. — Она поправила волосы. — Да, Джонатан, я — американка. Что касается акцента, то он настоящий. Я выросла под Лондоном. Мой отец служил на базе американских ВВС в Лейкенхите.

— Это он втянул тебя во все это?

— В самом начале, наверное, да, это было из-за семьи. Папа — военный, сам понимаешь. А потом я втянулась, потому что у меня все здорово получалось. И еще, я верю в то, что делаю. И мне нравится. Я занимаюсь своей работой по той же причине, что и ты: наша работа — это мы, и остальное не имеет значения.