Самая страшная книга, 2014–2025 - Ирина Владимировна Скидневская

этот предмет, но меня уже изгнали из училища, и никакими доводами и хитростями я не сумел попасть обратно. Мне оставалось лишь надеяться, что нашедший тетрадь будет применять ее обычным способом, т. е. для записей, уроков, эскизов, и что тетрадь выполняет свое предназначение только в моих руках… да что теперь говорить.

Если вы записали в тетради пожелания – а вы наверняка это сделали, – но еще не оплатили выставленный вам счет, поспешите это сделать, иначе вас ждут истязания и смерть. Оплаченные пожелания в тетради исчезают. Исчезают и те, которые вы по каким-либо причинам не успели дописать. После того как заплатите по счетам, закопайте тетрадь где-нибудь в дальнем углу сада. Полагаю, вы уже поняли всю силу этого предмета. Уничтожить ее, увы, невозможно, а спрятать так, чтобы никто не нашел, – наверняка удастся.

Тетрадь сия – ужасный плод моего легкомыслия. Учась в Петербургской Академии художеств, я беспрестанно сравнивал себя с другими, более успешными художниками, и тем самым отравил себе душу настолько, что в конце концов не смог работать, скатился в жизнь самую разгульную и однажды так проигрался, что мне пришлось продать не только все свои картины, но и холст, и краски, и вовсе остаться без угла. В довершение всего меня исключили из Академии, и я бы, верно, бросился с моста, если бы один из моих тогдашних сомнительных приятелей не подсказал мне способ избавления от моих бед. Следовало всего-то явиться к одному старцу в окрестностях Петербурга, жившему в погоревшем скиту, и принести с собой какой-нибудь важный предмет, без которого не мыслишь свою жизнь.

Я отважился прийти, но с порога сказал, что мне нечем платить и я готов отдать долг позже. «Всенепременно отдашь», – сказал старец. С виду он был обычный отшельник, избравший себе жильем полусгоревшую халупу. Внутри скита было голо, черно, воняло застарелой гарью, пылал очаг, над которым была изображена зубастая рыбина вроде щуки. Старец взял то, что я принес, – тетрадь для эскизов, потому что именно такая вещь художнику важнее всего. Старец бросил ее в огонь очага, что-то пробормотал над ней, вернул мне ее обгоревшую и рассказал, что отныне я могу рисовать и писать в ней свои желания, любые, какие захочу, но всегда должен платить по выставленному счету. Я возразил, что Бог вряд ли так мелочен, чтобы выставлять счет, а самому старцу я заплачу позже; тот лишь рассмеялся и сказал, что с ним-то я в расчете и чтобы я сюда больше не приходил. Мне стало жутко, но дело было сделано. Лишь выходя из скита, я осознал, что там было пугающего: в темноте не сразу было заметно, но иконы в красном углу были вовсе не иконами, а просто темными досками с круглыми дырами в них, края дыр были утыканы иглами, так что получалось вроде распахнутых зубастых пастей.

Дальше рассказывать слишком долго, замечу лишь, что тетрадь мне и впрямь помогала, и в Академию я вернулся, и блестяще закончил ее, но вскоре совсем забросил ремесло, ибо меня не отпускала мысль, что всеми успехами я обязан не себе, а тварям, которые читали мои пожелания в проклятой тетради. И чем я заплатил за свои успехи – полагаю, вы догадываетесь. Это подобно карточной игре: стоит начать играть по-крупному, как притупляется здравомыслие и даже сам страх перед болью. Они, эти создания, невзирая на свой облик, вполне разумны, они любят забавляться людьми, любят лакомиться живым и свежим; я отдавал им то, что они просили…

Я много раз намеревался закопать где-нибудь злополучную тетрадь, но малодушие не позволяло мне – я думал, вдруг она мне однажды еще пригодится? Так и случилось: придя в училище, я увидел вас. О, если бы только я не потерял тетрадь! Я пожелал забрать вас с собой после вашего выпуска, чтобы вы были моей… Простите меня, простите, ради Бога, если Он меня еще слышит.

Умоляю, закопайте тетрадь!

И прошу, уничтожьте это письмо после прочтения.

С превеликим раскаянием, Э. Б.».

Это письмо Саша смогла прочитать только поздним вечером, запершись в нужнике. Весь день ей не удавалось остаться наедине с собой: казалось, Маруся Дублянская, смешная и нелепая со своими остриженными волосами, нарочно старается находиться где-то поблизости, следит за ней и что-то подозревает. В последние дни все воспитанницы были несколько не в себе из-за происходящего, но Саша, бледная, с темными от недосыпания подглазьями, слишком задумчивая, не всегда способная вникнуть в то, что ей говорят, все равно выделялась среди прочих девушек.

«Милая, дорогая…» Саша свернула письмо, смаргивая слезы. Если бы только она тогда бросилась вслед за учителем и вернула ему тетрадь! Хотя… Кто знает, какую плату потребовали бы с Бергера за исполнение его нового желания. Судя по его увечьям, он всегда платил собой. Остался ли бы он жив после новой платы?

Маленький кусок письма со словами «милая, дорогая Саша» она оставила, остальное мелко порвала и утопила в нужнике. Вернувшись в дортуар, наткнулась на пристальный взгляд Маруси, но та ничего не сказала. Сжимая клочок письма в руке, Саша ждала, когда подруга заснет и можно будет пойти в умывальню писать ответное письмо, но вместо того сама заснула так внезапно, будто кто-то вынул из нее дух.

Утром, еще до завтрака, дежурная классная дама повела Сашу к начальнице училища. «Неужели что-то открылось?» – обмирала Саша. Однако едва она зашла на холодеющих ногах в кабинет, как увидела у окна высокую фигуру генерала Абашева.

– Мадемуазель Руднева, вам позволено на несколько дней уехать домой, – бесстрастно произнесла начальница, сухая дама, бесконечно равнодушная ко всему, кроме прилежания учениц. – У вас дома несчастье.

– Твой отец при смерти, хочет видеть тебя, – в своей обычной холодноватой манере сказал Абашев. – Собирайся, поедешь со мной.

– Как, как… – залепетала Саша.

– Чахотка. Когда я его в последний раз видел, он лежал в жару и плевал кровью, но был в ясном сознании. Поторопись, если хочешь попрощаться с ним. Я жду тебя здесь.

Саша опрометью бросилась в дортуар, достала тетрадь, уже не заботясь, видит ли ее кто. Карандаш плясал в руке. Рисовать получалось плохо, еле вышли два смутно похожих на оригиналы профиля; ниже она скачущими буквами написала:

«Пусть папенька будет жив и здоров, пожалуйста, умоляю, сделаю, что хотите! Заберите вместо папеньки Абашева, пусть он кровью харкает до смерти!»

Швырнув тетрадь под матрас, Саша обняла себя за плечи, ее трясло. Прочтут ли пожелание? Исполнят ли? Не находя себе места, она вышла в коридор и услышала шум и топот.