Хаос. Отступление? - Хью Хауи

Мы двигались ночью, в молчании, держась подальше друг от друга. Мы не можем знать, что именно враг может обнаружить. Его технология, разумеется, лучше нашей. Но мы уже добились многого. Мы достигнем большего. И мы не сдадимся.

– Дженна! Ты еще спишь?

Никакого ответа. Я позвал громче.

– Дженна!

Моя милая дочь выходит из спальни, волосы спутаны после сна, глаза сонные.

– Прости, папа – я проспала! Через пять минут я буду готова.

Я наливаю еще две порции кофе – одну для нее и полчашки для себя. Через четыре минуты я подаю ей керамическую кружку; она выпивает ее по дороге в лабораторию. Люди улыбаются и нас приветствуют, а Жанетта Фош – сын двадцать лет назад привез ее из Квебека, и она до сих пор не говорит по-английски – бормочет:

– Трэ бель, трэ бель^[55]. Двадцатилетняя Дженна красивее своей матери в этом возрасте, красивее моей матери, гораздо красивее мой бабушки, чья поблекшая фотография висит на стене нашего бунгало. Мои дедушка с бабушкой, Софи и Люк Эймс, в первые годы Благодеяния спасли это поселение от ужасов, о которых я не смею и подумать. Их фотография раньше висела в Общем зале, но, разумеется, никто больше не смел задумываться о том, что сделали Софи и Люк, поэтому снимок остается в ящике стола.

Я не понимаю, как мой народ пережил постоянное насилие в ранние годы Благодеяния.

Дженна останавливается, чтобы поприветствовать других людей. Старый мистер Карутерс сегодня надел дыхательную маску. Уровень CO₂ составляет 1,9 % и продолжает падать. Похоже, поколение назад нам всем пришлось бы носить дыхательные маски.

Дженна опускается на колени возле его инвалидной коляски.

– Вы принимаете свои пилюли, мистер Карутерс?

Он кивает, хотя я не уверен, что он понял. Я делаю пометку о том, чтобы снова напомнить его внучке о цинке и железе. Кей Карутерс – одна из самых милых личностей в Новом Эдеме, но не из самых умных.

«В отличие от Дженны», – думаю я и тут же ругаю себя за это нелепое проявление гордыни. Интеллект и красота Дженны в такой же степени не являются результатом моей сознательной работы, как и серость Кей, а сравнения только подрывают Взаимность.

В лаборатории Дант-23 приветствует меня взмахом щупальца. Я и забыл, что он сегодня ведет исследования. Дант – который выглядит как нечто среднее между цветком и осьминогом – появляется по полусвободному графику. Пять щупальцев в тех местах, где у нас находятся руки и ноги, продолговатая голова, вверху заканчивающаяся сегментами, которые напоминают лепестки, кожа цвета выступающих человеческих вен. Однако эти существа имеют в своей основе ДНК – обычно это объясняют панспермией^[56] – и могут дышать нашей атмосферой. Вот почему, собственно, они и находятся здесь.

Человечество перед ними в неоплатном долгу. Совместное использование нашей планеты даже не рассматривается. Без Благодеяния мы столкнулись бы с утечкой CO₂, вызванной антиобщественной индустриализацией. Мы не смогли бы остановить межличностное насилие и самое немыслимое из действий – войну. Мы не смогли бы быть свободными людьми, живущими в мире и Взаимности. Данты нас переделали.

Тем не менее мы не можем с ними разговаривать. Они нас понимают, но для человеческого уха их речь имеет слишком высокую тональность. Все, чему мы научились у них, мы научились с помощью демонстрации, жестов, пантомимы. Этого достаточно; этого более чем достаточно.

Дженна целует в щеку Данта-23 и говорит:

– Доброе утро! Как дети?

Дант-23 кивает и машет щупальцем. После других ритуальных приветствий мы усаживаемся за работу. Я проверяю новые образцы растений в теплице.

За одну ночь все они умерли.

* * *

Мы тщательно выбираем направления. Среди них никогда не бывает маленьких деревень, хотя большинство населения планеты теперь живет в маленьких деревнях. И, конечно, нет крупных городов, безжизненных и покинутых. Мы выбираем крупные поселения: их труднее атаковать, но цели находятся именно там.

Обычно находятся.

* * *

Дженна пристально смотрит на соевые бобы – это был ее эксперимент. Но я знаю, что она не станет плакать. В отличие от других моих учеников, Зейна и Сары, Дженна может быть нечувствительной, что иногда меня беспокоит. Однажды, когда она была маленькой, я увидел, как она ударила другого ребенка в споре из-за игрушки. Ударила! Тот немедленно застыл в приступе БЧРС, брадикардии^[57], вызванной чрезвычайным рефлективным страхом, – а она нет. Даже сейчас это воспоминание заставляет меня вздрогнуть.

Гены – странная вещь. Даже при наличии тормозящих соединений, тесно вплетенных в нашу ДНК с момента Благодеяния Дантов, мы все же остаемся неповторимыми.

– Я начинаю анализ растений, – говорит Дженна.

– Я помогу, – говорит вошедший в лабораторию Зейн.

Она улыбается ему, он улыбается ей в ответ. Они договариваются о том, как разделить работу, а я возвращаюсь к своим собственным экспериментам, которые идут не намного лучше, чем у Дженны. Растения на основе пшеницы выглядят нормально, но уровни CO₂ изменили их физиологию, и теперь они содержат на тридцать процентов меньше железа и на двадцать два процента меньше цинка, чем законсервированные образцы сорокалетней давности.

По крайней мере, я так думаю. Я вечно вожусь со своим абсорбционным спектрофотометром, которому уже не один десяток лет. На Земле много сложного оборудования развалилось на части или вновь произведено такими способами, которые защищают – должны защищать – окружающую среду и живых существ в ней. Такой компромисс этого стоит. В первую очередь – не повредить. В первую очередь – Взаимность. Я не понимаю, как люди до Благодеяния вообще могли жить в своем мире. Производимые химические продукты проникали в почву и воду, люди болели и умирали из-за чужой алчности, целые ландшафты уничтожались опасными методами добычи полезных ископаемых, токсичными условиями труда…

Я сделал глубокий вдох, чтобы меня не переполнили чувства.

Тем не менее наше оборудование все же несовершенно. Я помню компьютеры; когда я был мальчиком, их было немного, и они работали с помощью деталей, снятых с других машин. Сейчас мы не можем сделать то, что пятьдесят лет назад сделал Иен Макджилл: описать генетические изменения, которые обеспечили Благодеяние. Синтезаторов генов больше не осталось. Мы также не можем сообщать друг другу результаты своей научной работы с такой легкостью, с какой это делал Макджилл. Но я видел позорную свалку возле Буффало еще до того, как весь этот район был запрещен к посещению: мертвые компьютеры, автомашины с бензиновыми двигателями, фюзеляжи самолетов, ненужная электроника – все это отнимало жизни у ни в чем не повинных людей и разрушало Землю. Нет, никогда больше!