Как ни крути - помрешь - Ким Харрисон

У меня перехватило дыхание, когда я ощутила, как онадотронулась до ближайшей лей-линии.

– Кизли? – позвала я, повысив голос.

Кизли широко раскрыл карие глаза и застыл как сидел, когдаКери положила руки ему на колени поверх линялого комбинезона. Лицо у негообмякло, морщины сделались резче, еще Польше его старя. Он глубоко вдохнул инапрягся. Кери вздрогнула, руки упали с колен Кизли.

– Кери, – сказал старик дрогнувшим голосом. Он потрогалколени. – Все прошло, – прошептал он, в усталых глазах покаялись слезы. –Деточка моя…

Он встал и помог ей подняться.

– Я так давно не живу без боли… Спасибо тебе.

Кери улыбнулась, из ее глаз скатились слезинки, когда онакивнула.

– Как и я. Это лечение помогает.

Я отвернулась, у меня горло перехватило.

– Я могу поделиться с тобой парочкой футболок, пока мыне добрались до магазина, – сказала я. – Шлепанцы забери. Хотя бы через улицуты сможешь в них пройти.

Кизли взял ее за руку, в другую руку пакет.

– Я завтра поведу ее по магазинам, – сказал он,направляясь к коридору. – Три года у меня не было сил дойти до торговых улиц.Мне на пользу пойдет прогуляться.

Он повернулся ко мне, выражение старого морщинистого лицастало другим.

– Я скажу, что она племянница моей сестры. Из Швеции. Асчет я все же пришлю тебе.

Я засмеялась – довольно истерично. Все получилось лучше, чемя надеялась, и я никак не могла перестать улыбаться.

Дженкс громко фыркнул, а его дочь медленно спустилась намикроволновку.

– Ладно, я спрошу! – крикнул он, и она подпрыгнула натри дюйма, сцепила руки перед собой, лицо засветилось надеждой. – Если твоямать согласится, и Кизли тоже, то и я не буду против, – сказал Дженкс, крылья унего посинели от злости.

Дженкс подлетел к Кизли, Джи в явном волнении взлетала иопускалась.

– Э-э… Нет ли у тебя в доме растений, за которымисмогла бы поухаживать Джи? – спросил Дженкс с ужасно смущенным видом. Отведя сглаз светлые волосы, он состроил циничную гримасу. – Она хочет пойти с Кери, ноя ее не отпущу, если она не будет тебе полезна.

У меня рот открылся. Я глянула на Кери: по тому, как оназадержала дыхание, ясно становилось, что она была бы очень не против компании.

– Есть у меня горшок базилика, – признался Кизли. – Аесли она захочет остаться и летом, то сможет работать в саду, уж какой он таместь.

Джи взвизгнула от восторга, с нее золотым дождем посыпаласьпыльца, тут же превращаясь в сияюще белую.

– У матери спроси! – крикнул Дженкс с расстроеннымвидом, когда малышка в восторге бросилась из кухни. Он сел мне на плечо,повесив крылья. Мне показалось, запахло осенью. Не успела я задать вопрос, каккухню затопил розово-зеленый прилив. Обалдев, я пыталась понять, остался ли вцеркви хоть один пикси, который не летал бы в четырехфутовом хороводе вокругКери.

Морщинистая физиономия Кизли выражала стоическое терпение,когда он открывал пакет, чтобы Джи могла в нем доехать до дома, не боясьхолода. Над помятым краем пакета толпились пикси, кричали «До свидания!» имахали руками.

Закатив глаза, Кизли вручил пакет Кери.

– Эти пикси… – расслышала я его ворчание. Взяв Кери залокоть, он кивнул мне и пошел к коридору быстрее и с такой прямой спиной, как яникогда еще не видела. – У меня есть еще одна спальня, – сказал он. – Ты ночьюспишь или днем?

– И ночью, и днем, – тихо ответила она. – Можно? Онухмыльнулся:

– Ночью спишь, днем задремываешь? Хорошо. Не будучувствовать себя таким старым, когда вырублюсь.

Мне было здорово, когда я смотрела им вслед. Всескладывалось к добру – и во многих отношениях!

– Ты что, Дженкс? – спросила я, когда он остался у меняна плече, а вся его семья полетела провожать Кери и Кизли до порога.

Он хмыкнул:

– А я думал, первым собственный сад заведет Джакс… Уменя от сочувствия дыхание перехватило.

– Прости, Дженкс. С ней все будет хорошо.

– Знаю, знаю. – Крылья у него трепыхнулись, обдав менязапахом опавших листьев. – Одним пикси в церкви меньше, – тихо сказал он. – Этонеплохо. Но никто не говорил мне, что это будет так больно.