Голем. Вальпургиева ночь. Ангел западного окна - Густав Майринк

по назначению его послания и роковые дары… Братлет Грин, сын Черной Исаиды, бессмертный злодей, искуситель, отродье дьявола, огненно-рыжий, в кожаной распахнутой куртке, он же вчера явился мне вон там, в простенке за письменным столом! Выходит, он здесь, он существует, Бартлет Грин, злой демон Джона Ди, а теперь — и мой! Липотин только посредник, это Бартлет подсунул мне зеленое зеркало!

Ничего, я сумею не подчиниться повелениям этого зеркала, вот только смущает меня одно обстоятельство — почему первым, кто явился из зеркала, был мой друг Теодор Гэртнер?.. Он пришел как друг, чтобы предостеречь и помочь! Неужели ему нельзя верить?.. Да что же, что повергает меня в смятение?!

Ах, как я одинок, ни души рядом, я один поднялся на острую грань горного гребня, — это мой разум, а по обе стороны разверстые пропасти — бездны безумия, его зияющие пасти грозят поглотить меня, стоит лишь сделать неверный шаг.

Вновь неудержимо влекут к себе записки и дневники Джона Ди, я должен проникнуть в его тайны, добраться до последних глубин, понять и до конца выявить все связи с моей собственной судьбой. Это любопытство небезобидно, я чувствую, оно уже превратилось в одержимость, которую мне не одолеть. Любопытство обернулось роком. Мне не будет ни минуты покоя, пока не узнаю, чем разрешится моя судьба, пока ручей моей жизни не вольется в поток нашего древнего рода, не смешается с его водами, которые, словно по подземному руслу, притекли ко мне, вырвались на поверхность у моих ног и вот-вот затянут в водоворот…

Поэтому я принял кое-какие меры.

Фрау Фромм наказал в ближайшие дни позаботиться, чтобы никто не нарушал моего покоя, — не принимать никаких посетителей. Друзей я не жду, у затворника вроде меня друзей не бывает. Прочие… Гости? Чутье меня не подводит, я не обманываюсь насчет любых гостей, что могут появиться у моей двери. Вход сюда им заказан. Слава богу, теперь я знаю, что им от меня нужно.

Хорошенько растолковал фрау Фромм: господина Липотина — его внешность я подробно описал — не пускать ни за что. И даму, которая назовется княжной Хотокалюнгиной, или еще как-нибудь, не важно, — не пускать ни в коем случае.

Вот ведь странно! Когда я описывал внешность и манеру держаться княжны, моя очень робкая и неуверенная в себе новая экономка вдруг встрепенулась, ноздри ее хорошенького носика вздрогнули — казалось, она в прямом смысле слова почуяла эту нежелательную особу. А затем испуганно уверила меня, что все сделает, как велено, будет смотреть в оба и приложит все усилия, чтобы неугодные мне посетители не переступили порога квартиры.

Непонятное рвение! Я поблагодарил и в эту минуту впервые пригляделся к моей новой соседке более внимательно. Она невысокого роста, хрупкая, в ней совсем нет женской зрелой пышности, однако и в глазах, и во всем ее облике словно сквозило нечто, не позволяющее сказать, что передо мной молодая женщина. Взгляд — вот что было необычно и странно, — не бывает у молодых людей такого взгляда: туманный, блуждающий где-то далеко-далеко, казалось, он убегает, пугаясь себя самого или того внешнего мира, в который поневоле обращен.

И в этот миг, когда я внимательно смотрел на нее, я вдруг снова, пусть довольно мимолетно, вспомнил чувство беспомощного одиночества, которое впервые так явственно и болезненно ощутил вчера вечером, и тут же вернулись мысли о том, что со всех сторон на меня надвигаются опасные, чуждые силы, воздействуют некие влияния, подобные тем, что исходили от жуткого Бартлета Грина. А стоило подумать о нем, мысленно произнести его имя — сразу почудилось, он где-то здесь, совсем рядом, и в душу закралось смутное подозрение: а если новая домоправительница тоже участвует в призрачном маскараде? Что, если под маской молодой женщины явился призрак, чтобы, прикинувшись доброй хозяюшкой, подвергнуть мою жизнь новой опасности?

Вероятно, скромница фрау Фромм не привыкла, чтобы ее так бесцеремонно разглядывали, — она вспыхнула, и я заметил, что на нее опять напала дрожь робости. При виде ее испуга я устыдился, сообразив, какого рода мысли она, в этой нелепой ситуации, возможно, предполагает у меня. Отбросив свои дикие подозрения, я постарался загладить оплошность, выставляющую меня в невыгодном свете, — с нарочито рассеянным видом провел рукой по лбу, обронил несколько бессвязных слов о своей занятости и желании поработать без помех, в полном одиночестве, затем еще раз попросил оберегать меня от неприятных гостей.

Она ответила без всякого выражения, отводя глаза:

— Да-да, ведь ради этого я здесь.

Ответ меня озадачил. Снова померещились некие «взаимосвязи». Я спросил с излишней резкостью:

— Вы устроились экономкой ко мне с какой-то целью? Вам что-то известно обо мне?

Она покачала головой:

— Нет, я совсем ничего не знаю о вас. И на место устроилась, пожалуй, случайно… Знаете, иногда мне снятся такие сны…

— Вам приснилось, — перебил я, — что вы получили место экономки в этом доме? Бывают вещие сны.

— Нет, не то…

— Что же?

— Мне было велено вам помочь.

— Что вы хотите сказать? — Мне стало не по себе.

— Простите меня! — Она смотрела жалобно. — Нагородила чепухи. Иногда бывает, находят навязчивые фантазии, я с ними борюсь… Не обращайте внимания!.. Мне пора приступить к работе. Извините, что нарушила ваш покой. — Она быстро отвернулась и шагнула к двери.

Я удержал ее за руку. Наверное, слишком сильно стиснул запястье — в испуге она вздрогнула всем телом как от удара током и вдруг словно обмякла, ослабела, а ее рука бессильно повисла в моей. И странно изменилось выражение ее лица — взгляд стал пустым, неподвижным… Я не мог понять, что же с нею творится, и одновременно сам почувствовал нечто странное — все это, вплоть до мелочей, когда-то уже было в моей жизни, давно… очень давно… когда? Недолго думая, я подвел фрау Фромм к креслу у письменного стола и усадил, стараясь действовать как можно деликатнее. Не выпуская ее руки, я сказал первое, что пришло на ум, вернее, само сорвалось с языка:

— С фантазиями, фрау Фромм, всем нам порой приходится воевать. Итак, вы хотите мне помочь? Отлично, будем помогать друг другу, я вам, а вы — мне. Понимаете, в последние дни мне тоже пришлось сражаться с одной навязчивой фантазией, суть ее в том, что я… то есть не я, а мой собственный предок, пожилой англичанин, живший в…

У нее вырвался тихий возглас. Я запнулся, поднял голову. Фрау Фромм смотрела на меня широко раскрытыми глазами.

— Что вас так взволновало? — Мне снова стало не по себе, я потерял