Голем. Вальпургиева ночь. Ангел западного окна - Густав Майринк

соблюдены ли все необходимые условия. С чего вы взяли, уважаемый, что при вашем посвящении присутствует один из иерархов? Без помощи инициатора не будет успеха. Удача вам сопутствует, хоть и не заслужили вы этого, уважаемый, — случайно здесь и в самом деле присутствует иерарх, случайно здесь присутствую я, а я, опять-таки по чистой случайности, прошел посвящение и был принят в секту «Ян».

Я успел еще увидеть, словно из дальнего далека, что весь облик Липотина фантастически изменился: он шел ко мне в фиолетовой мантии с диковинным красным стоячим воротником и в пурпурно-красном остроконечном колпаке, на котором блестели расположенные одна над другой три пары стеклянных глаз. На физиономии Липотина играла злобная сатанинская радость, исказившая его черты жуткой гримасой. В ужасе я хотел закричать, но голос не повиновался. Липотин, или страшный тибетский монах-дугпа[155], или сам дьявол, или уж не знаю кто, железной рукой схватил меня за волосы и с неодолимой силой пригнул мою голову к ониксовой плошке, в облако густого дыма от красного порошка. Сладковатая едкая горечь проникла в ноздри и выше, в мозг, — навалилась немыслимая тяжесть, она росла… с ужасной, неописуемой силой меня затрясло в предсмертных конвульсиях, им не было конца, в мою душу бесконечными потоками хлынул леденящий смертный страх многих и многих, неисчислимых поколений умерших… И сознание померкло.

_____

Мой разум не сохранил ничего существенного из того, что я пережил, побывав «там», в ином мире. Наверное, я должен благодарить Бога за беспамятство, ведь даже обрывочные воспоминания, которые, словно клочья разметанных бурей облаков, порой проносятся в сновидениях и грезах моей души, даже отголоски пережитого страха настолько кошмарны, что величайшей милостью надо считать провал в памяти, дарующий спасительное неведение. Лишь совсем смутно вспоминается, что я видел, кажется, неведомые, нездешние миры, чем-то похожие на те края, о которых рассказала фрау Фромм, — на те зеленоватые сумрачные глубины океана, где в холодном зеленом мерцании ей являлась Черная Исаида… Я тоже пережил «там» нечто ужасное. Помню, я мчался, ног под собой не чуя, спасаясь от… кажется, от кошек, черных кошек с горящими алыми пастями, с горящими глазами… Боже мой, ну как передать сон, которого не помнишь!

Я бежал, меня преследовали жуткие, невообразимые кошмары, и вдруг сквозь ужас пробилась последняя, спасительная мысль: «Вот если бы добежать до древа! Если бы ты мог укрыться у матери, матери — инь красно-голубого круга, матери, или… не знаю как ее назвать, неважно… ты был бы спасен». И кажется, я увидел вдали, в вышине над сверкающими горными вершинами, над непроходимыми болотами и высокими преградами — Бафомета! Увидел матерь — Елизавету, из кроны древа она подавала знаки, какие — уже не вспомнить, но как только я увидел ее, в моей груди постепенно начал затихать бешеный стук сердца… я очнулся от забытья. Очнулся, как мне показалось, спустя века, долгие, полные бурных переживаний века… и вынырнул из зеленых глубин.

Открыв глаза и все еще чувствуя головокружение, я увидел Липотина, он внимательно следил за мной и вертел в руках пустые половинки красного шарика. Я находился в своем кабинете, все здесь было таким же, как… Сколько же времени прошло?

— Три минуты. Достаточно. — Липотин нахмурился и спрятал часы.

Похоже, он был чем-то сильно разочарован. Никогда не забуду его обескураженную физиономию.

— И как это черт вас не забрал? Должно быть, у вас исключительно выносливый организм. А впрочем, ладно, примите мои поздравления. Теперь ваши опыты с куском угля пойдут более успешно. Энергия в нем есть, в этом я только что убедился.

Я принялся расспрашивать: все-таки что же произошло? Оказалось, я успешно претерпел испытание, с давних времен игравшее важную роль в неких церемониях, которые принято считать магическими. Я перенес наркотическое опьянение, ну да, надышался дымом гашиша, опия или белены, голова была тяжелой, слегка мутило, в глазах все расплывалось.

Липотин отвечал нехотя, лаконично, настроение у него, по-видимому, было прескверное. Он вдруг заспешил — мол, пора и честь знать, а напоследок не без ехидства обронил:

— Адресок я вам дал, уважаемый. Поезжайте, посетите скиты тибетских колдунов Дпал-бара. Вы можете стать наместником бутанского раджи Дхармы[156]. У вас определенно есть талант. Так что встретят вас, как говорится, с распростертыми объятиями. Самое трудное испытание позади. Примите уверения в глубочайшем почтении, господин магистр!

Быстро взял шляпу и был таков.

Я услышал, как в прихожей он приветливо с кем-то заговорил, — значит, фрау Фромм вернулась. Хлопнула внизу входная дверь, еще минута — и в кабинет вбежала фрау Фромм, сильно взволнованная, как я сразу увидел.

— Нельзя мне было оставлять вас! Я в отчаянии…

— Ни в коем случае, дорогая… — Я осекся: она вдруг в ужасе попятилась. — Что с вами, милая моя подруга?

— Знак над тобой! Знак! — чуть слышно пролепетала она. — Ах, все… все кончено!

Я едва успел ее подхватить. Она поникла, обняв меня за шею.

Что случилось? Я испугался за нее, и в тот же миг меня охватило глубочайшее участие, сострадание, я почувствовал себя виноватым, в долгу перед нею, словом, на меня налетел и увлек вихрь неясных, но предельно взволнованных чувств.

И я, не подумав даже — а вдруг она в обмороке, бросился ее целовать, словно… словно после долгих веков одиночества. Не открывая глаз, в полузабытьи, она ответила на поцелуй так отчаянно, так безудержно и с такой страстью, какой я совершенно не ожидал встретить в этой тихой и робкой женщине.

Не ожидал? Господи, да что я тут пишу? Разве ожидал я подобного от себя самого? Ведь все произошло помимо моей воли, без каких-то намерений, и не было это просто всплеском чувств, что ни говори, всегда глуповатых! Все случилось — и длится ныне — по воле неотвратимого рока, это судьба, необходимость, долг.

Теперь нам обоим ясно, что Джейн Фромонт и Иоханна Фромм, что я и Джон Ди… не знаю, как выразить, — накрепко связанные, свитые нити, вплетенные в узор ковра, сотканного столетиями, узор, который повторяется снова и снова и будет повторяться до тех пор, пока не будет завершен весь орнамент.

Я и есть тот «англичанин», которого еще в юности «знала» Иоханна, который жил в ее раздвоенном сознании. И казалось бы, все прекрасно: возникшее так необычно, вдобавок замешанное на парапсихологии соединение двух сердец далее благополучно пойдет проторенным путем…

В сокровенной глубине души я чувствую то же, что и Иоханна. Чудо, каким явилась наша любовь, завладело мной безраздельно, я и помыслить не могу, чтобы моей