Повести и рассказы - Джо Р. Лансдейл

— Я все еще не понял насчет рыбной ночи. Что значит, ты был здесь раньше?

— Не именно в этом месте, а где-то здесь. Тогда дорога была еще короче, чем сейчас. По ней почти никто не путешествовал, кроме навахо. Моя машина заглохла, как и сегодня, и вместо того чтобы ждать, я пошел пешком. А пока шел, появились рыбы. Плыли во всей красе среди звездного света. Много их было. Всех цветов радуги. Маленькие, большие, жирные, тощие. Плыли прямо ко мне… прямо сквозь меня! Рыбы, насколько хватало глаз. И высоко наверху, и у самой земли.

Погоди, парень. Не смотри на меня так. Послушай, ты же студент и кое-что понимаешь в таких вещах. Смысл в том, что было здесь до нас, до того, как мы выползли из моря и изменились настолько, что стали называть себя людьми. Разве когда-то мы не были лишь скользкими тварями, родными братьями тех, кто плавает?

— Наверное, но…

— Миллионы и миллионы лет назад эта пустыня была морским дном. Может, даже колыбелью человечества. Кто знает? Я читал об этом в кое-каких научных книжках. И вот о чем думаю: если призраки людей могут бродить по дому, почему призраки давно умерших существ не могут появляться там, где они когда-то жили, и плавать в призрачном море?

— Рыбы, обладающие душой?

— Не придирайся, парень. Слушай, индейцы, с которыми я разговаривал на севере, рассказывали мне о штуке, которую они зовут маниту́. Это дух. Они верят, что у всего есть душа. У камней, деревьев, чего угодно. Даже если камень превратится в пыль, а дерево — в доски, маниту все равно останется рядом.

— Тогда почему эти рыбы не видны все время?

— А почему мы не можем постоянно видеть призраков? Почему некоторые из нас никогда их не видят? Время неподходящее, вот почему. Это редчайший случай, и думаю, похоже на затейливый замо́к с часовым механизмом, вроде тех, что используют в банках. Там замо́к щелкает, открывается, и вот вам денежки. Тут он открывается, и у нас — рыбы давно ушедшего мира.

— Ну, тут есть о чем подумать, — выдавил молодой человек.

Старик ухмыльнулся:

— Я не осуждаю тебя за то, о чем ты подумал. Но двадцать лет назад со мной так все и случилось. Никогда этого не забуду. Целый час я смотрел на рыб, пока они не исчезли. Сразу после этого появился индеец навахо на старом пикапе, и я попросил подбросить меня в город. Рассказал ему о том, что увидел. А он только глядел на меня и хмыкал. Но я был уверен, что он понимает, о чем я говорю. Он тоже это видел, и, наверное, не впервые.

Я слышал, что навахо по каким-то причинам не едят рыбу, и держу пари, что именно из-за рыб в пустыне. Может, они считаются священными. А почему нет? Это как предстать перед Творцом; будто ты снова забираешься в утробу матери и плескаешься там, еще не родившийся и беззаботный.

— Даже не знаю. Это все как-то…

— Подозрительно попахивает? — старик рассмеялся. — Так и есть, так и есть. И вот тот навахо отвез меня в город. На следующий день я починил машину и отправился дальше. И никогда больше не сворачивал на эту объездную дорогу. До сегодняшнего дня. Думаю, за этим стояло нечто большее, чем простая случайность. Меня вело подсознание. Та ночь напугала меня, парень, и я не боюсь в этом сознаться. Но она была чудесной, и выбросить ее из головы я так и не смог.

Молодой человек не знал, что сказать.

Старик посмотрел на него и улыбнулся:

— Я не осуждаю тебя. Ни капли. Возможно, я сумасшедший.

Они еще немного посидели в ночной пустыне, старик вынул вставные зубы и вылил на них немного теплой воды, чтобы очистить от остатков кофе и сигарет.

— Надеюсь, вода нам не понадобится, — сказал молодой человек.

— Ты прав. Глупо с моей стороны! Мы немного поспим, а перед рассветом отправимся в путь. До следующего города не так уж далеко. От силы десять миль. — Он вставил челюсть обратно. — С нами все будет в порядке.

Молодой человек кивнул.

Рыбы не появлялись. Это обсуждать не стали. Забрались в машину: молодой человек — на переднее сиденье, старик — на заднее. Накрылись всей запасной одеждой, чтобы вытерпеть холодные прикосновения ночи.

Около полуночи старик внезапно проснулся, закинул руки за голову и принялся разглядывать морозное небо пустыни в окне напротив.

Мимо проплыла рыба.

Длинная, тощая, всех цветов радуги. она взмахнула хвостом, словно прощаясь, а затем исчезла.

Старик сел. Снаружи повсюду были рыбы — всевозможных размеров, расцветок и форм.

— Эй, парень, проснись!

Молодой человек застонал.

— Проснись!

Тот лежал на животе, уткнувшись лицом в руки, а теперь перевернулся.

— Что такое? Пора идти?

— Рыбы.

— Ты опять об этом.

— Гляди!

Молодой человек сел. У него отвисла челюсть. Глаза выпучились. Вокруг машины, в темных вихрях все быстрее и быстрее проплывали самые разные рыбы.

— Но я же… Как?

— А я тебе говорил. Я тебе говорил.

Старик потянулся к ручке двери, но, прежде чем успел за нее дернуть, сквозь заднее стекло лениво вплыла рыба, покружила по машине раз-другой, прошла сквозь грудь старика, взмыла вверх и вылетела через крышу.

Старик хихикнул и рывком распахнул дверь. Принялся подпрыгивать на обочине. Вскидывал руки и шлепал по призрачным рыбам.

— Будто мыльные пузыри, — сказал он. — Нет, словно дым!

Молодой человек, по-прежнему разинув рот, открыл дверцу и вышел. Даже далеко в вышине он различал рыб. Странных, совсем не похожих на тех, которых встречал на картинках или представлял себе. Они порхали и кружились, словно вспышки света.

Подняв глаза, он увидел, что к луне приближается огромное темное облако. Единственное на небе. Оно внезапно вернуло его в реальность, и молодой человек возблагодарил за это небеса. Обычные вещи по-прежнему случались. Не весь мир сошел с ума.

Через мгновение старик перестал скакать среди рыб и оперся на машину, прижав ладонь к вздымающейся груди.

— Чувствуешь, парень? Чувствуешь море? Разве это не похоже на биение сердца матери, пока ты сам плаваешь в ее утробе?

Молодому человеку пришлось признать, что он почувствовал этот внутренний ритм — ток жизни, пульсирующее сердце моря.

— Но откуда? — спросил он. — Почему?

— Замо́к с часовым механизмом, парень. Замки открылись, и рыбы оказалась на свободе. Рыбы из тех времен, когда человек еще не был человеком. Когда цивилизация еще не начала давить на нас.