Повести и рассказы - Джо Р. Лансдейл

Доев второй бургер, он снова завел пластинку и прислонился спиной к кровати.

— С кофе или без, не знаю, сколько смогу продержаться без сна.

— Тебе нужно следить, чтобы запись не останавливалась? — спросил я.

— Да.

— Ложись в кровать, поспи несколько часов. Я послежу за пластинкой. Когда отдохнешь, объяснишь мне, что происходит. Мы что-нибудь придумаем.

— Здесь нечего придумывать. Но буду рад, если дашь мне поспать.

Он заполз в кровать и тут же уснул.

Я завел пластинку.

Затем поднялся, развязал туфли Тути и снял их. Нравился он мне или нет, он был братом Алмы Мэй. Кроме того, я бы и врагу не пожелал встретиться с этой штукой из-за стены.

* * *

Я сел на пол, где до этого сидел Тути, и, продолжая гонять по кругу пластинку, попытался во всем разобраться. Под эту музыку это было не так просто сделать. Время от времени я поднимался и ходил по комнате, а потом снова садился на пол у проигрывателя, чтобы можно было до него дотянуться.

В интервалах я просматривал блокноты Тути. Они были исписаны нотами и такими же каракулями, какие были на стене. Было сложно сконцентрироваться под это ужасное звучание. Как будто воздух наполняли змеи и лезвия.

Было такое ощущение, что музыка давит на то, что находится за стеной. А что-то с другой стороны оттесняет ее.

* * *

Когда Тути проснулся, было уже темно — он проспал добрые десять часов. Я же был измотан слежением за пластинкой и самой этой музыкой. От просмотра блокнотов у меня болела голова, но я не узнал ничего нового с тех пор, как впервые в них заглянул.

Я вышел и купил еще кофе, принес его обратно, и мы с Тути сели на кровать. Пили кофе, он время от времени снова заводил пластинку.

Я спросил:

— Ты уверен, что не можешь просто уйти?

По некоторым причинам я избегал действительно важных вопросов. Например, что это за существо? Что, черт возьми, происходит? Наверное, я боялся услышать ответ.

— Ты видел эту штуку. Я могу уйти. Могу убежать. Но куда бы я ни пошел, оно меня найдет. Поэтому рано или поздно мне придется столкнуться с этим лицом к лицу. Иногда я играю то же самое на гитаре, давая пластинке отдохнуть. Больше всего я боюсь, что она износится.

Я показал на блокноты на полу.

— Что это?

— Мои ноты. Мои записи. Я приехал сюда, чтобы написать несколько песен.

— Это не стихи. Это ноты.

— Я знаю, — сказал он.

— У тебя нет музыкального образования. Ты просто играешь, и все.

— Благодаря пластинке я могу читать ноты, могу писать вещи, которые не понимаю, пока не услышу то, что написал. Все эти значки — это музыкальные ноты, а другие значки — это другие ноты. Ноты, которые я не мог сыграть до недавнего времени. Я даже не знал, что такие звуки вообще возможно воспроизвести. Но теперь у меня в голове столько звуков и значков, что я могу отдохнуть, только когда запишу их в блокнот. Я написал их на стене, решив, что значки и сами ноты смогут сдержать ту штуку, а я смогу убежать. Не сработало.

— Я все равно ничего не понимаю, — признался я.

— Хорошо, — сказал Тути. — Постараюсь получше объяснить, хотя этому нет никакого объяснения. Одни парни, играющие блюз, сказали, что однажды они пришли в местечко в южной части города под названием «Пластинки на перекрестке». Это небольшой магазин пластинок в месте, где пересекаются дороги. Там чего только нет. А управляет этим магазином большой цветной парень с белоснежной улыбкой и налитыми кровью глазами. Они сказали, что видели это место, заглянули внутрь и даже слышали музыку Роберта Джонсона — ее крутил проигрыватель на прилавке. За ним сидел большой мужчина, который жестом пригласил их войти, но они не стали.

Но ты же меня знаешь. Это было прямо то место, куда я хотел пойти. Ну я и пошел. Магазин стоит там, где Саут-стрит пересекает улицу под названием Уэй-лефт. Туда я и отправился. Кроме меня, в магазине никого не было. Повсюду были пластинки — в коробках, на столах. На некоторых были этикетки, на некоторых — нет. Я осматриваюсь, пытаюсь сообразить, что сказать, когда ко мне, улыбаясь, подходит этот большой мужик и заговаривает со мной. У него изо рта пахло, как от немытой задницы, а лицо больше напоминало не черную кожу, а черный камень.

Он сказал: «Я знаю, что ты ищешь». Он полез в коробку и достал оттуда пластинку без этикетки. Их не было на всех пластинках из той коробки. Я подумал, что он просто валяет дурака, желая втюхать мне пластинку. Я собирался было уйти, потому что от его вида у меня по коже побежали мурашки. Ну, он двигался как-то неестественно. Будто у него было что-то не так с ногами, но он все равно двигался, причем довольно быстро. Будто оказывался в новом месте каждый раз, когда я моргал.

Подходит такой к проигрывателю и вставляет эту пластинку. Она начинает играть. Роберт Джонсон. Клянусь, это был он. Никто не мог играть так, как он. Это был он. Но вот в чем дело. Я никогда не слышал такой песни. А я думал, что слышал все, что он записал на винил.

Тути отпил кофе. Он на мгновение глянул на стену, а затем снова завел пластинку.

Я сказал:

— Давай поменяемся местами. Я буду следить за музыкой. А ты пей и говори. Расскажи мне все.

Мы так и сделали, и Тути продолжил:

— Ну, слово за слово, он начинает нахваливать мне эту пластинку, что в конце концов я спрашиваю, сколько она стоит.

«От тебя мне нужно только капельку души блюза. А когда ты вернешься, ты должен будешь купить что-нибудь еще за кусочек души, пока она вся не кончится и я не получу ее целиком. Ты точно вернешься».

Я подумал, что он имеет в виду, чтобы я сыграл на гитаре, потому что я за разговором сказал ему, что занимаюсь этим. Я сказал, что гитара лежит в номере отеля, где я живу, а я без машины, и на то, чтобы взять гитару и вернуться в магазин, уйдет весь день. Поэтому мне придется отказаться от сделки. К тому же у меня