Повести и рассказы - Джо Р. Лансдейл

Я кивнул.

— Ловенстейн звонил в полицию, — сообщил я.

— Можешь не говорить, что из этого вышло, я и так знаю. Не отчаивайся, сынок. Держи хвост трубой. И запомни: есть и другие кинотеатры, другие девчонки и другие города. Мой тебе совет — выкинь эту коробку в канаву и уезжай отсюда.

Он хлопнул меня по плечу, сунул руки в карманы и, прихрамывая, ушел. А я еще долго стоял на крыльце и смотрел ему вслед.

Потом я поднялся к себе, лег в кровать прямо в одежде и туфлях. И поставил коробку рядом.

Я помнил, как мой отец приводил домой своих женщин и делал с ними всякое-разное. Совсем маленький, я все это видел из своего закутка в той же комнате.

Женщины приходили к нему постоянно, но ему все было мало. Когда они уходили, он укладывал меня к себе в постель и делал со мной почти то же, что и с ними. Ему нравилось меня трогать. Он говорил, это нормально и правильно. Но я не считал это правильным. Мне было противно и страшно.

Однажды я ему так и сказал, что это неправильно, нехорошо, и он прижал меня грудью к раскаленной печной решетке и держал, не позволяя вырваться. Я кричал так, что сорвал голос, но в том доме, где мы тогда жили, никто не пришел мне на помощь. Никому не было дела.

Никому, кроме Берта. Берт с Мисси тогда жили неподалеку от нас. Он только-только устроился киномехаником, я приходил к нему в кинотеатр, и мы с ним разговаривали обо всем. Он разрешал мне сидеть у него в кабине хоть целый день. Однажды он увидел кровь у меня на рубашке, когда ожоги еще не зажили. На коже была корка из струпьев запекшейся крови, которая трескалась и кровоточила. Временами так сильно, что промокала рубашка.

Так Берт все и узнал. Он спросил, где я обжегся, и я рассказал ему правду. Я распахнул на груди рубашку, чтобы ему показать. Отметины от решетки были четкими, словно татуировка.

Берт был знаком с моим отцом. Он говорил, отец выполнял кое-какую работу для определенных людей из нашей округи, и их Берт тоже знал. Работу, связанную с тем, чтобы махать кулаками, а иной раз и с чем посерьезнее.

До того разговора с Бертом я и понятия не имел, чем занимался отец. Я не спрашивал у него, где он работает. Мне было неинтересно. Когда он уходил по делам и я оставался дома один, это было самое счастливое время. Я любил ходить в школу — куда угодно, лишь бы подальше от отца, — но, как уже говорил, мне пришлось бросить учебу.

Я рассказал Берту, как все было в тот вечер, когда отец меня обжег. Он ворвался в мою каморку и попытался меня пощупать. Я его оттолкнул. Я был уже не малыш. Я стал старше, сильнее, но где мне было тягаться с отцом. Он повалил меня на кровать и сделал все, что хотел. Он всегда получал, что хотел. В тот раз было по-настоящему больно. Он сказал, что будет еще больнее, если я стану рыпаться. Сказал, все закончится очень печально. Как с Дорис. Так звали мою маму. Я уже давно подозревал, что с ней произошло что-то плохое — она не просто сбежала, как всегда говорил отец, — но отныне я точно знал, что мои подозрения были оправданы. И я знал, кто это сделал.

Когда все закончилось, он подтащил меня к печке. Заставил смотреть, как он разжигает огонь, и как только решетка нагрелась, прижал меня к ней. Сказал, это будет мне уроком.

Я не хотел жаловаться и ныть, но когда Берт спросил, откуда ожоги, я все ему рассказал. Не потому, что ждал сочувствия, а потому, что был зол. На себя. Я думал, со мной что-то не так. Что я какой-то испорченный, раз отец так со мной поступает.

— Дело не в тебе, сынок. Дело в нем. Это он испорченный, а не ты.

— Я его убью, — выпалил я.

— Тебе с ним не справиться, — сказал Берт. — Я знаю, кто он и чем занимается. Он хуже, чем я о нем думал, и тебе с ним не справиться. Он тебя просто сотрет в порошок. В прямом смысле слова.

Я заплакал.

Берт приобнял меня за плечи и произнес:

— Все хорошо, сынок. Все будет хорошо.

Так и вышло, что я перебрался к Берту. Они с Мисси как раз переехали из квартала, где мы тогда жили с отцом, в собственный маленький домик. Но не то чтобы очень далеко от нашего дома. Отец узнал о моем побеге к Берту и узнал, где он живет. Он пришел к нам с еще одним парнем — коротышкой с сияющим лысым черепом. Этот отцовский приятель был не из тех парней, кто носит шляпы. По тем временам то была редкость: мужчина без шляпы.

— Я пришел забрать сына домой, — заявил отец.

Они с тем лысым парнем стояли на крыльце. Берт открыл саму дверь, но не отпер дверь с сеткой. Он держал в руке свой автоматический пистолет, пряча его за дверной рамой, чтобы с улицы было не видно. Я стоял в глубине гостиной, и меня тоже не было видно с крыльца. Но я смотрел на отражения отца и его приятеля в зеркале на стене.

— Он не хочет домой, — сказал Берт. — Считай, он взял отпуск.

— Я его отец. Ему придется уйти со мной.

— Нет. Он никуда не пойдет.

— Я могу обратиться в полицию.

— Обратиться ты можешь, — сказал Берт. — Но у парня есть что рассказать.

— Так вот, оказывается, в чем дело.

— Знаешь, что я думаю?

— Мне плевать, что ты думаешь. Скажи моему сыну, пусть выйдет ко мне.

— Не сегодня.

— А я думаю, надо просто войти и забрать пацана. Без разговоров, — подал голос лысый.

— Я так и знал, что ты примерно это и подумаешь, — сказал Берт. — И еще я решил, что это будет не лучшая мысль.

— Говорят, когда-то ты был очень крут, — снова вставил лысый. — Но теперь ты работаешь киномехаником.

— Обо мне всякое болтают, — отозвался Берт. — Попытаешься забрать мальчишку, тоже будешь потом говорить. Если сможешь.

— Ладно, — сказал отец. — Пусть остается. Ненадолго. Но потом он вернется домой.

— Тебе по ночам одиноко? — спросил Берт.