Колдовская вода - Леонид Влодавец

— Но ведь Трясучка-то осталась? — спросил Петька.

— Вестимо, осталась. Поняла, конечно, что многие души по злому наущению загубила, но как об этом людям скажешь?

— Ее б тогда, наверно, на костре сожгли! — уверенно, хотя и со страхом в голосе произнесла Лена.

— И поделом бы, — без особой жалости заметил Путята, — тело бы сгорело, зато душа очистилась от грехов.

Петька мысленно отметил, что хоть Путяте как потустороннему жителю, наверное, виднее, лично он, Зайцев, не решился бы дать себя сжечь. Даже если б ему после этого райское блаженство пообещали.

— Только вот никто на Ефросинью худого и не подумал, — продолжил призрак. — Все ведь знали, что она многих в прежние годы вылечивала, добро делала. А что в этот раз никому помочь не смогла — так на все божья воля… Когда все жители умерли, Ефросинья едва ума не лишилась — ни днем ни ночью покоя не знала. Голоса людские ей и при солнышке слышались, а по ночам и вовсе видела, как тени умерших по деревне ходят. Бросила она родительскую избу да убежала в те места, где нынешнее ваше село стоит. Там-то она первая поселилась, и дом ее нынешний на том же самом месте стоит. Постепенно к ее избушке пришлые люди стали прибиваться, срубили избы, обжились, раскорчевали лес, распахали и засеяли землю — так новое село и возродилось. Настой-то дьявольский Ефросинья пить перестала, а потому состарилась, как от бога положено. Каялась, конечно, молилась, но даже тогда, когда в селе церковь построили, исповедаться батюшке не решилась. Пришло ей время помирать, и явился за ней бес. Страшно ей стало в пекло идти на веки вечные и попросила Ефросинья у нечистого отсрочки.

— И он согласился? — полюбопытствовала Лена.

— Ему того и надобно было! — вздохнул Путята. — Сказал бес, что-де, оставит он ее на земле жить столько лет, сколько сможет она зло творить, и ежели она хоть одни сутки подряд без злодейства, малого али большого проживет, то тут же заберет он ее в преисподнюю… Ну и понятное дело, чтоб она никому из смертных про сей уговор не сказывала, не молилась, не каялась. А еще, чтоб жизнь свою земную поддерживать, должна, как худо станет, ходить в Мертвую деревню, к старому колодцу и окунаться в него с головой. А три полночи на полнолуние будет из того колодца являться ведро с колдовской водой…

— А Трясучка говорила: «С живой!» — проворчал Петька. — Врала, значит?

— Вода эта, — пояснил призрак, — не живая, не мертвая, а колдовская. У злого человека в руках она зло творит, а у доброго — добро. Ефросинья в эту воду окуналась, чтоб от мук старческих избавиться, со злом на весь мир крещеный в душе. И оттого с каждым разом все менее в ней добра оставалось и все больше зла утверждалось. А в ночи, когда из колодца ведро поднималось, должна была Ефросинья сперва напоить той водой мертвецов, что из могил восстанут, а после окропить сухой пень, и из него в образе Черного Быка являлся нечистый. Мертвецы, колдовской воды отведав, воскресали, и пожирал их Черный Бык, дабы в день Страшного Суда не могли их души праведные в свои тела вселиться. После того Ефросинья входила в часовню и там колдовской водой все кропила — чтоб это место проклятым оставалось.

— Вообще-то Трясучка меня предупреждала, что мертвецов поить нельзя… — припомнил Петька. — А вот насчет Быка наврала, выходит?

— Мертвецов и впрямь водой не пои, — подтвердил Путята. — Обличье-то у них человечье появится, однако души-то не будет. Тут Ефросинья истинную правду сказала. Но вот насчет Быка солгала — окропишь его, сказав только: «Во имя Отца, Сына и Святаго духа!» — и пропадешь. Оживет он, растопчет тебя и съест. Говорить надо: «Во имя Отца, Сына и Святаго духа — сгинь, нечистая сила!» Тогда пень окропленный в труху рассыплется, и нечистый в этом месте уж больше являться не будет. На это, по правде говоря, Ефросинья Петровна и надеялась. Тогда уговору ее с нечистым конец, и господь разрешит ей избыть грехи добрыми делами. Но освободить ее не всякий может. А лишь человек с добрым сердцем и чистой душой, с верой в заступничество господне. Ежели не будет этой веры — беда, сгинешь.

— В дерево превращусь? — с опаской спросил Петька. — Как Игорь, да?

— С Игорем по-иному вышло, — объяснил призрак. — Он ведь по твоей милости пошел сюда, не ведая, как сестру заколдованную от природной змеи отличить. Ты дома остался, испугался. Вот и решила Ефросинья сама в лес поспешить. Она с помощью колдовства вызнала, что вместо тебя брат пошел, да еще и не зная про белый ободок. Но узнала-то уж поздно — за полтора часа до полуночи. Надеялась поспеть — пешком пошла. В прежние-то годы она от нечистого приобрела и умение ходить быстро, и даже летать, да нынче ослабела. Почуяла, что не успевает, и порешила малое зло сделать, чтоб от большой напасти Игоря сберечь. Повелела ему в дерево превратиться, и стал ваш братец кленом. А иначе не миновать бы ему преисподней! А Трясучке после того уж нипочем не миновать геенны огненной…

Петька не мог отделаться от ощущения, что ему опять какой-то сон снится. Только-только к говорящей змее привык, а тут еще привидение лекции читает! И нотации, между прочим, тоже. Зайцеву хотелось спросить, верно ли то, что Трясучка предсказывала для дяди Феди и его папы, и, конечного том, как расколдовать Игоря, но именно в тот момент, когда Путята произнес слова насчет «геенны огненной», послышалось первое, очень близкое и какое-то необычно зловещее «ку-ку». В тот же миг призрак исчез, испарившись, будто его и не было. А у колодца остались Петька, змея и клен — тут и должна была решиться их судьба…