Мелкий писец - Олег Мамин

Гимны Птаху. Примерно то же самое, что читал Саптах, когда принимал меня в ученики. Я пока ещё не могу читать бегло, но всё-таки помню большую часть того, что он говорил. С подсказками на стене воспроизведу хорошо.

— Нужна чистая вода, ковшик и большое блюдо, — сказал я хозяйке.

Пока его несли, я успел дочитать текст гимна. Их на самом деле записано несколько, но мне хватит и одного.

— Канефер, поможешь? Нужно поставить статую Птаха на блюдо, — попросил я самого сильного из нас.

— Двигать статую бога? — он определённо испугался.

— Пока ах Птаха не снизошёл в неё, это просто статуя, — сказал я авторитетно, но тот всё равно колебался.

— Делай как сказано, — поторопил тихий, но твёрдый голос отца.

Я помогал, хоть и понимаю, что от меня пользы немного. Даже Нефернен поучаствовал, а Миут подложила под приподнятую статуэтку блюдо.

Мне показалось, что изваяние слишком лёгкое для его размеров. Пусть оно небольшое, не колосс, но всё-таки не надувное. Может быть Канефер очень сильный?

— Там точно не было Птаха? — старший сын учителя словно подслушал мои мысли. — Слишком лёгкая фигурка.

— Значит, мы всё правильно делаем, если сам Птах нам помогает, — ответил я. Вроде успокоил.

Начитывал всё по скорректированному плану — сначала объявление нас с Саптахом богами. Потом чтение гимна со стены, а где-то в середине начал поливать фигурку водой. Так ка божества смешался с ка воды, которую я планировал применять для исцеления пациента и по чуть-чуть выпить нам, участникам ритуала.

В последнюю очередь прочитал текст с остракона, написанный мною только что.

Трудно описать, как я это понял, но вода и в самом деле оказалась «заряженной». И судя по лицам семьи Саптаха, они тоже почувствовали, что это больше не простая жидкость.

Мы все отпили её по чуть-чуть, а раненному дали целый ковшик.

Возможно я выдаю желаемое за действительное, но мне показалось, что он стал менее бледным. С каждым глотком здоровый цвет возвращался.

— Я послала слуг за ивовой корой. Потом наполнишь её ка тоже, — сказала Неферу, когда я сказал, что ритуал окончен. — А теперь ступай, оставь нас.

Ничего не оставалось, кроме как поклониться и удалиться.

После церемонии я чувствовал подъём сил, но мне это не нравилось. Ощущал какую-то неестественность случившегося. Это без сомнения был успех, но мне нет в этом места. Я же христианин, православный. Как бы я себя не утешал, не рассказывал себе, что всё одно и тоже, просто имена разные, но это далеко не так. Ум не может победить сердце. Разум может сам себя запутать, а сердце ему не обмануть.

После посещения богослужений там, в недосягаемом будущем, я выходил умиротворённым, наполненным уверенностью в правильности своего пути. Словно вагонетка, наполненная рудой. Меня поставили на рельсы, подтолкнули, и вот я качусь в единственном возможном направлении, везу груз туда, куда мне приказано его доставить. Никаких лишних мыслей, никаких тревог, только уверенность в правильности пути и никаких мыслей о том, что кто-то посторонний переводит стрелки на путях.

А сейчас ничего подобного нет. Я не чувствую, что боги ведут меня, повелевают, направляют. Чувствую защиту, словно крылатый дух обнимает меня сзади пушистыми крыльями. Но не направляет.

Вот! Понял, как описать разницу: бог не во мне, он снаружи. После ритуала я пуст изнутри, божественное присутствие не наполняет меня. Внутри меня только безликая сила.

Божественное аху присутствовал во мне во время церемонии, а теперь личность и характер божества исчезли, осталась только энергия, распирающая меня.

— Отдыхаешь? — ко мне подошёл Канефер.

Я расположился в тени сада, это моё любимое место. Дома египтян не очень комфортные, стены давят как темница. Зато из-за толстых стен там какое-то время сохраняется прохлада, а потом, после захода солнца, они ещё какое-то время отдают тепло, накопленное за день.

— Осмысляю случившееся, — ответил я, не вставая.

Не слишком вежливо, всё-таки он хозяйский сын, но у меня нет воли его приветствовать подобающим образом.

— Хотел поблагодарить тебя за помощь. Отец чувствует себя гораздо лучше. Он зовёт тебя.

А! То есть не благодарить пришёл на самом деле, а позвать. Эх, не хотелось вставать, но, видимо, придётся. Несмотря на то, что чувствовал сильным и едва ли не всемогущим, кле плёлся, по-стариковски шаркая ногами.

Саптах зачем-то сел, прислонившись к стене. Кроме него в помещении осталась только Неферу. Она поила его водой, пропитанной чудесным ка.

— Учитель, тебе стоит полежать какое-то время, — войдя в святилище, упрекнул его я.

— Неудобно пить, захлёбываюсь, — объяснил он свою беспечность.

Я посмотрел на блюдо: выпил он порядочно. Но это и хорошо, ему в самом деле надо больше пить.

— Молодец, что пьёшь. Печень была бы полезна, если есть, стоит покушать. Она кроветворная. Про фрукты не забывай. Поправляйся.

— Неферу распорядится. Я не за этим тебя позвал.

Вот же человек! Только вернулся с того света, а уже про дела какие-то говорить собрался. А я не хочу, чтобы меня вовлекали в их бандитские разборки. Я не знаю, что они не поделили с главным жрецом, и это блаженное неведение меня устраивало.

Есть ещё и второй момент, которого хотелось бы избежать: излишне внимание. СМИ тут нет, но сарафанное или калазирисное «радио» тут отлично работает. Уже завтра вся округа будет знать, что Неферу вытащила из рук Анубиса своего мужа, а отдельные люди будут знать, что ей ассистировал седовласый мальчишка.

А ещё через пару дней трудно предположить, во что превратится эта история, обрастёт подробностями, позаимствованными из каких-нибудь волшебных сказок. Не удивлюсь, если Неферу превратится чуть ли не в Исиду, собиравшую Саптаха по частям, раскиданным по всем Двум Землям.

Очень надеюсь, что слухи позабудут обо мне. Ну, помогал и помогал. Подумаешь. Если никто не будет направлять молву, то я без сомнений уйду в тень. Рассчитываю на это.

— Учитель, я всего лишь ребёнок. Твой серьёзный тон меня пугает. Ничего не знал о твоих делах, и мне это нравилось.

— Ты… — он хотел отругать меня, попытался жестикулировать, но боль в руке дала о себе знать. — Ладно! Будь по-твоему! Когда я буду здоров?

— Учитель, ты спрашиваешь о том, чего никто не могут знать. В дело вмешались боги. Теперь ничто не может быть обычным.

— Ты прав. А если без их