Однажды в Хорс-тауне - Олег Бондарев

Коротышка засопел и даже приоткрыл левый глаз, после чего снова отключился. Лишь прерывистое дыхание выдавало в нем живого.

Интересно, каково это — просыпаться на мгновение лишь для того, чтобы снова провалиться в сон? Переноситься из реальности в забытье… Испытание не для слабонервных.

Сыщик, сам не понимая зачем, взял ладонь даркера и крепко сжал. Нуб в ответ промычал что-то нечленораздельное.

— Буду считать, что это «спасибо», — с улыбкой пробормотал Новал.

Вернулся Линси с рюмкой в руках.

— Слушай, может, не стоит вливать в него эту дрянь? — сказал сыщик, поднимаясь и отступая на шаг. — Он и так почти все время без сознания.

— Стоит мне проткнуть его иголкой, как сознание тут же вернется, — покачал головой Харпер. — Ты ведь не хочешь, чтобы бедолага мучался еще больше? Я полностью выключу его на пару часов, залатаю все бреши, и будет как новенький!

— Хочется верить… Хотя мне старенький тоже вполне нравился.

— В смысле? — не понял медбрат.

— Забудь, — махнул рукой Винс. — Чересчур своеобразный юмор.

— Ясно. Ладно, а теперь оставь свой юмор ненадолго и подними его голову.

Детектив повиновался. Совместными усилиями им удалось влить содержимое рюмки в рот даркера. Выждав несколько минут и убедившись, что Нуб не спешит возвращаться в сознание, Харпер взялся за иглу.

Винс отошел к окну и закурил. Ему совершенно не хотелось рассматривать миниатюру «Линси за работой». Впрочем, будь на месте Харпера даже прославленный Грегори Хаус, Новал все равно бы не купил билет на это представление.

— Как закончишь — свистни, — бросил сыщик через плечо.

— Угу, — промычал Линси, полностью поглощенный работой.

За окном царил ноябрь во всей его красе — неприглядный, холодный и темный. Лил дождь; порыв ветра сорвал с головы прохожего шляпу, и тот отчаянно гнался за ней, хлюпая ботинками по лужам. Шумел листвой вяз на углу. Ему было одиноко, и он расслабил ветви, позволяя негоднику-ветру срывать пожелтевшие листья и бросать их на тротуар. Одноногие фонари скупились на свет, отчего ночь казалась еще темней, чем обычно.

В общем, ноябрь этот ничем не отличался от других, виденных Новалом.

Еще один никчемный месяц еще одной серой осени.

* * *

Этому году недолго осталось. Туда-сюда — и уже Рождество. А там и новый год не за горами.

Скорее всего, он ничем не будет отличаться от других виденных мной. Люди будут также вяло ползать по улицам, уткнувшись взглядом в землю, чтобы — не дай Бог! — не посмотреть в глаза проходящего мимо.

Из дома — скорее на работу. Там — до вечера, и обратно домой. Два микромира, расстояние между которыми каждый стремится преодолеть как можно скорее, чтобы не пересечься с себе подобным. Человек забивает себе голову всякой ерундой, которую зовет «делами», чтобы за суетными мыслями спрятаться от этой бесполезной необходимости встречаться взглядом с другим прохожим. Он боится, что в чужих глазах отыщет что-то свое, и не сможет пройти мимо.

Когда я иду по улице, я тоже не поднимаю глаз. Но не потому, что я боюсь увидеть нечто свое, нет. Я боюсь, что кто-то увидит это нечто во мне, а я не смогу им поделиться, и стану защищаться привычными шутками и подколками.

Это своеобразный микромир, внутрь которого вам лучше не влезать. «Осторожно, высокое напряжение» — такую табличку я бы повесил у входа.

* * *

Они сидели наверху, в кабинете Линси. В початой бутылке, стоявшей на журнальном столике, еще было немного виски.

— Неплохая штука, — заметил Новал, сделав очередной глоток.

— Ну еще бы — двадцать баксов бутыль. Хотя, конечно, не «Мидлтон».

— Пил я твой «Мидлтон» пару дней назад. Дрянь, надо сказать, и денег своих не стоит.

— Да ну, заливаешь, — фыркнул Харпер.

— Насчет того, что пил, или насчет того, что дрянь?

— Что дрянь. Прекрасный виски.

— Ни черта. Обычное пойло, только для богатеев. Стоит тридцать баксов, а на вкус хуже этого.

— Ну не знаю… В мае у главного онколога был юбилей — шестьдесят лет, тридцать из них в качестве врача. Сам понимаешь, был фуршет, много еды и выпивки. И вот там я попробовал «Мидлтон». Кстати, знаешь шотландские правила?

— Какие еще правила?

— Их пять: полюбоваться, вдохнуть, посмаковать, проглотить, разбавить. Именно в такой последовательности. Сначала смотришь, какой виски на цвет, потом вдыхаешь его аромат. После следует пригубить, почувствовать вкус и лишь потом проглотить. И уже после этого небольшого ритуала разбавить водой — для полного раскрытия вкуса и аромата. Вот так пьют виски в Шотландии.

— А ирландцы, я слышал, виски не разбавляют.

— У них он более мягкий на вкус.

— Если следовать правилам твоих шотландцев, надо сливать половину бутылки в раковину и наполнять ее водой из-под крана. Потому что виски местного разлива в последнее время совсем дрянной.

— Ничего ты не понимаешь, — отмахнулся Линси. — Просто ты пьешь его каждый день и уже не различаешь вкуса.

— Возможно. Но все равно «Мидлтон» — дерьмо.

Так они болтали допоздна. Вспомнили студенческие годы, обсудили пару прикольных девчонок, пожурили звукорежиссера, который совершенно не умел работать со звуком и все время выкручивал средние на максимум, а низкие и высокие попросту срезал. Когда в два часа ночи приятели, чуть пошатываясь от выпитого, спустились вниз, Нуба уже не было на диване. Из открытого окна веяло прохладой.

— Чертов каскадер! — выругался Линси и, перегнувшись через подоконник, воскликнул. — Тут же добрых восемь футов! Признайся честно, Винс, этот парень раньше был в составе сборной по легкой атлетике?

— Ага, — кивнул детектив. Алкоголь приятно туманил мозги; хотелось говорить — неважно что, лишь бы не молчать.

— Что, вправду был?

— Да говорю тебе! Его оттуда выгнали… За неспортивное поведение.

— За неспортивное… что?

— На одном чемпионате… Он прыгал с шестом… И когда уже опускался на маты, показал в камеру средний палец. Вот так, гляди…

— Че ты мне его тычешь? Думаешь, я не знаю этого жеста?

— Не-а.

— Да вот, смотри!

Если бы кто-то, очень прыгучий и любопытный, решил в тот момент заглянуть в открытое окно, увиденная картина непременно удивила бы его — два пьяных мужика, шатаясь, демонстрировали различные жесты и ржали, словно кони.

Пятиминутка смеха закончилась теплыми дружескими объятьями, после чего Винс покинул дом Харпера и синусоидой побрел по дороге, тихонько напевая песенку «Оффспринг»: