Заколдованные сказки - Ольга Раудина

— Почему закрыли? — строго посмотрела на меня кассир. Судя по ее виду, сразу же после окончания школы Кире предложили весьма престижную в городе должность. — Маршрут оставили, но не автобусный.

— Вон он, твой маршрут, — снова влез в беседу фермер. Он показал пальцем на какой-то нелепый экипаж без лошади: вместо ландо или двухместной коляски передо мной стоял допотопный киоск на колесах с вывеской «Союзпечать».

— Вот это?! — изумился я.

— Именно этот. Идите и сами договаривайтесь с водителем, — подытожила девушка. И спросила. — Вам экскурсовод по деревне нужен?

— А, простите, сколько он стоит?

— Нисколько, — она развела руками, и кошка на пальчике хищно блеснула.

— Хорошо, давайте с экскурсоводом.

«Вообще, зачем спрашивать, если экскурсовод в виде бесплатного приложения», — подумал я и направился к повозке, точнее газетному киоску. Задний гражданин, представившийся Михой, начисто забыл, куда ехал, и, взяв меня под руку с зонтом, изложил такую информацию.

Заупокойная была проклятой деревней, и там творилась всякая чертовщина — неестественные для этого климата бури, призраки на кладбище, пикирующие летающие тарелки. А при подъезде к «зоне», по словам Михи, двигатели внутреннего сгорания портились навсегда. «Никаких автобусов не хватит. Даже изображение Сталина не помогает!» Плавились и батареи питания. Даже самолеты облетали Заупокойную стороной по требованию профсоюза летчиков гражданской авиации. В отношении военных Миха ничего не смог сообщить «по понятным причинам».

В конце своего монолога бывший фермер, каковым он и оказался, рассказал о своем знакомом кладоискателе, искалеченном в тех местах взрывом аккумуляторной батареи поискового аппарата «Кондор».

— Без слез ему в лицо смотреть невозможно, — сокрушенно вздохнул он. Я осторожно высвободил руку и настойчиво попрощался.

— Кстати, там есть картинная галерея, — сказал он мне вдогонку. И громко повторил, входя в здание вокзала. — Не забудь — картинная галерея!

* * *

Я не был в родной деревне лет тридцать, а может, и сорок. И теперь ехал со смешанным чувством одновременно приятных и странных воспоминаний и опасений.

Подвода-киоск, мягко покачиваясь, еле тащилась по заросшему травой проселку. Возница — убогий, прячущий бесцветные глаза субъект — тянул вполголоса бесконечный псалом про непутевую девку Таньку Караваеву. В неприличные места повествования он вставлял «гыть» или «гыть-гыть», или «тренди-бренди», а еще добавлял «япона-кина».

Я то дремал, то поглядывал в окошко на рощи и урочища, перемежаемые брошенными покосами. Это были обезлюдевшие, одичавшие и поэтому, казалось, обновленные леса и поля. Время вымело отсюда людей, да и в целом цивилизацию, природа вздохнула, потянулась и снова проросла сквозь камень и ржавую таблицу Менделеева…

Когда-то бессонными ночами я выискивал в памяти те крохи из моего детства, что сохранились за долгие годы, я сравнивал эпизоды и устанавливал их иерархию то по времени, то по важности или значимости. Со временем они выстроились в своеобразный иконостас. И хотя с годами стал сомневаться в достоверности некоторых событий, я научился по-фарисейски закрывать глаза на детали. Память с годами превращается в профессионального реставратора.

Сам ли я пришел в деревню и обессиленно свалился на центральной площади — вечке, как называли вытоптанное место у колодца, или меня подобрала в лесу дровяная подвода? Только сам, нашептывала память, подбирая героические детали-штампы. Или история с отказавшимся умирать чудаковатым стариком Митричем. Это вообще было на самом деле? Или хвастливый старикан так растревожил пацанское воображение на ночной рыбалке, что я стал верить любой его болтовне. А фигура со своим мертвым портретом в руках, шагающая по деревне в полутьме перед утренней зорькой в поисках оставленного когда-то дома… А что это за проклятие, насланное на Заупокойную? Посмертная шутка колдуна Каспара?

Наверное, близился конец пути, потому что водила окрепшим голосом затянул песню в духе национальной идеи. По-своему это была прям «Песнь песней»: