Готика Белого Отребья - Эдвард Ли

Писатель не помнил, как подошел к столу; ему казалось, что он скользит к нему. Девочки отнеслись к этому очень небрежно, когда Сноуи…

ПУФ!

…скинула простыню.

Теперь Писатель — акрофоб[55] — чувствовал себя так, словно стоял на подоконнике сотого этажа и смотрел вниз. О, боже, — подумал он. Обнаженная фигура этого «Толстолоба» выглядела просто гигантским мертвым человеком. Cтупни у него были полтора фута[56] в длину, руки от запястья до кончика указательного пальца — тоже. Ширина плеч? Больше ярда[57]. Мускулатура этого существа превосходила, скажем, мускулатуру Шварценеггера в дни его "Мистерa Олимпии". Конечно, у Шварценеггера никогда не было кожи, цвета бананов, которые слегка закоричневели и покрылись черными пятнами. Каждый квадратный дюйм эпидермиса этого человека имел такой тон. Сеть, почти черных, кровеносных сосудов четко выделялась под этим болезненным, аберрантным цветом кожи.

Взгляд Писателя скользнул вверх по необъятно мускулистой груди, к…

Он вздрогнул.

Голова существа была покрыта каким-то черным пластиковым мешком, возможно, 13-галлонным[58] «кухонным» мешком для мусора, и Писатель почувствовал некоторую дрожь, по-видимому, это была хорошая идея — спрятать его лицо. Тем не менее, его черты лица, конечно же, нельзя было различить, но пропорции головы?

Должно быть, она была размером с пропановый баллон, из тех, что люди используют для газовых грилей на открытом воздухе.

— Мы закрываем лицо, потому что не можем на него смотреть, — сказала Дон. — Остальное, кожа, пятна? Мы привыкли.

Привыкли к этому…

— Сколько… сколько он весит? — промямлил Писатель. — Должно быть, фунтов пятьсот?[59]

— Шестьсот с чем-то[60], как сказал мне босс, — Дон стояла там, широко расставив ноги — одна нога из плоти, другая из завораживающего металлического стержня. Она скрестила руки на груди, словно оценивая происходящее. — Ему понадобился мини-погрузчик, чтобы загрузить его на весы.

Писатель отрешенно смотрел на него. Кажется, что это действительно происходит, и что я действительно ВИЖУ этот… этот необыкновенный труп. Конечно, это не чудовище, но, безусловно, свидетельство беспрецедентной человеческой аномалии…

И это послужит отличным материалом для его книги.

По какой-то непонятной причине визуальный осмотр Писателя не позволил ему даже мельком взглянуть на гениталии этого чудища… до сих пор.

— Проверяешь его причандалы, да? — cказала Дон. — Трудно не проверить его причандалы.

Писатель нахмурился. Это сплит-инфинитив! Но он оставил все как есть. Как бы это описал Вудхауз?[61] Отрезок шлангa длиной в фут[62] и диаметром в полтора дюйма?[63] Мягкий тюбик теста для печенья Пиллсбери? Что угодно. Он и в самом деле был большой, но больше всего его отвлекал желтоватый оттенок, испещренный коричнево-черными пятнами. Черные вены толщиной с карандаш отчетливо виднелись под кожей пениса, а крайняя плоть, похожая на морду, скрывала головку. Яички, размером с авокадо, лежали в сморщенной мошонке, раза в три больше мужской.

Писатель решительно повернулся к девушкам.

— Дамы, как говорили в старину: мне нужно принести еще одну бутылку пенного и могучего эликсира, впервые изобретенного древними Месопотамцами.

— Чего?

— Пойду возьму еще пива, — сказал он. — И я должен настоять на своего рода конклаве между нами тремя, и вы обе расскажете мне все, что знаете о Толстолобе, — и затем он покинул их, предполагая, что его отступление будет быстрым и без происшествий.

Быстрым, да. Без происшествий?

Точно уж нет.

* * *

Когда он возвращался в приемную, которая, как он полагал, называлась «рабочей комнатой» или «бальзамировочной комнатой», на него обрушилось множество вопросов. Такие вопросы, как: это действительно чудовище или просто человек? Разум подсказывал последнее — человек, рожденный с уникальными и поразительными анатомическими дефектами. Как он умер, и при каких обстоятельствах? Сколько ему лет, и кто его родители? Как он оказался в Люнтвилле?

Однако эти размышления бесцеремонно прекратились секундой позже. Его большие пальцы покалывало, что заставляло его думать о Шекспире: “судя по покалыванию моих больших пальцев, что-то злое придёт этим путем”, и если бы он был психически восприимчив, он мог бы вспомнить знаменитые слова Раймонда Чандлера[64] (или это сказал Роберт Б. Паркер?[65]), в которых автор утверждает, что лучшее лекарство для романиста, который не знает, куда идет его роман, — это чтобы в комнату ворвался человек с пистолетом.

Дверь распахнулась, и в комнату ворвался человек с пистолетом.

— Tы, БЛЯДЬ, кто такой? Какого хрена здесь делаешь? — закричал голос с джерсийским акцентом.

Маленький автоматический пистолет был направлен в лицо Писателя. Toт был так ошеломлен, что уронил бутылку пива, но каким-то чудом она не разбилась. Слава Богу! — подумал он.

На самом деле в комнату ворвались двое мужчин. По какой-то подсознательной причине Писатель изо всех сил переживал за свое пиво, стоя в ужасе перед этими двумя незваными гостями, и за долю секунды паралича, который поразил его, он смог сделать панический обзор. Оба были одеты в отлично сшитые костюмы и консервативные галстуки с золотыми и бриллиантовыми булавками. Безоружный мужчина был невысокого роста, в темном костюме, с аккуратно подстриженными черными волосами и лицом, которое многие сочли бы крысиным (и если бы Писатель был подкован в спорте — а он не был — он был бы поражен подозрительным подобием между этим человеком и неким баскетбольным тренером для переоцененной, и часто презираемой команды на Юге. Простите за отступление). Другой мужчина был огромен, размером с профессионального футболиста, с руками столь огромными, что пистолет в его руке казался карликом по сравнению с Кольтом.45 калибра. У него были угловатое лицо и короткие волосы, цвета перца с солью.

Писатель не нашелся, что сказать умного, и вместо этого сказал:

— Надеюсь, джентльмены, у вас сегодня был хороший день?

— У тебя есть пять секунд, чтобы объяснить мне, почему твои мозги не должны разлететься по всей стене, — сказал коротышка.

Здоровяк придвинул пистолет поближе.

— Я… Я… Я…

— Ты что, грабитель? Только не говори мне, что ты грабишь похоронное бюро.

Еще большее волнение помешало Писателю дать вразумительный ответ.

— Эй, приятель, — сказал здоровяк (чей баритон сразу определил его как «Попая», он же «Оги»), — что тебе нужно сделать, так это объяснить боссу, что ты здесь делаешь, — он пожал плечами, — или я убью тебя.

— Я друг Дон и Сноуи! — выпалил Писатель. — И пожалуйста, сэр, не стреляйте в меня, я всего лишь писатель.

Коротышка, очевидно "Поли", нахмурился.

— Писатель? Что, реально членописаниной своей зарабатываешь