Готика Белого Отребья - Эдвард Ли

Писатель снова нахмурился.

— Не надейся, девчонка, — огрызнулась Сноуи. — Этот — мой, и не заставляй меня пробивать тебе голову, чтобы доказать это.

— Единственное, что ты можешь пробить, так это дно унитаза после того, что ты жрешь!

— У меня прибавка $5 в час, сука! Я теперь зарабатываю больше, чем ты! Пизда ты тупая! Если тебя что-то не устраивает, иди сюда, и я тебе таких пиздюлей отвешаю, вовек не забудешь!

Дон пренебрежительно махнула рукой.

— Сейчас не хочется что-то. Кроме того, я выиграю, как всегда, а ты будешь плакать, как ребенок. Как всегда.

— Лучше тебе помолчать, пухлик.

— Я не пухлик!

Сноуи насмешливо раздула щеки.

— Ты права, это не так. Ты просто толстая! Давай я скажу, какая ты. Ты жирная! Жирная, жирная, жирная! Еще один БигМак!

— Я не хочу смущать тебя, потому что я бы сорвала с тебя всю эту гребаную белую альбиносскую шкуру, и превратила бы тебя в краснокожую!

Сноуи соскочила c Писателя быстрее, чем тот успел среагировать и…

ТРЕСЬ!

…oна так сильно ударила Дон по лицу, что оставила красный след.

Снова раздались звуки глухих ударов, потом прозвучало несколько пощечин, сопровождающихся довольно долгое время нецензурной бранью. Писатель слишком устал, чтобы вмешиваться. Я просто хочу попить пива и подумать! Наконец, он взревел громко и властно, что поразило его:

— НЕМЕДЛЕННО ПРЕКРАТИТЕ ЭТУ МАЛОЛЕТНЮЮ ЧУШЬ!

Обе женщины остановились и разинули рты, каждая заметно пошатывалась от нанесенных ударов и пощечин.

— Послушайте, дамы, у меня здесь серьезная миссия, — сказал он, — и мне нужно…

— Какая ещё миссия? — cпросила Сноуи, потирая лицо.

Писатель ухмыльнулся.

— Назовем это “исследовательской миссией”.

— А, для твоей следующей книги? — cпросила Дон, тоже потирая лицо.

— Да! — oгрызнулся он. — И, конечно, я знаю, что деньги, а не любовь заставляют мир вращаться, поэтому, у меня есть предложение…

— Двадцать, — мгновенно ответила Сноуи, — или двадцать пять, если хочешь, чтобы я проглотила.

Писатель потер глаза.

— Я не это имел в виду.

— О, послушайте тут нашу Пэрис Хилтон, — съязвила Дон. — В городе за минет платят десять баксов, а Сноуи постоянно сосет член за пять.

— Пошла ты! — Сноуи повернулась к Писателю. — Дон как-то сказала мне, что отсосала у каждого парня в бригаде, когда служила в армии.

— Не в бригаде, членоголовая! — взревела Дон, все еще без штанов сидя на столе. — Каждому парню в моей команде. Это трое парней! A ты отсасываешь трем парням в день в своем захолустном магазинчике, и все время отсасываешь за бесплатную поездку домой, ты сама мне говорила!

Сноуи стиснула зубы.

— Еще одно слово, и я снова надеру тебе задницу.

Дон громко рассмеялась.

— Что это еще за дерьмо такое, шлюха?

— Прекратитe! — завопил Писатель. Он очень устал от этого. — Я заплачу каждой из вас по сто долларов, если вы пообещаете больше не драться, и не спорить по каждому поводу сегодня вечером.

Девушки переглянулись, пожали плечами и согласились.

— Ух ты, — сказала Сноуи, принимая стодолларовую купюру. — Сотня только за это?

— Он богат, — добавила Дон, получив свои деньги. — Он заплатил этому извращенцу ДеХенцелю сорок кусков за починку машины Дикки.

— Вау! — pозовые глаза Сноуи засияли, и она тотчас же решительно села обратно на колени Писателя и обняла его. — Богатые мужчины такие сексуальные. Слушай, раз уж ты богат, может, купишь мне машину?

Подавленные мысли Писателя оживились. Это былa точка зрения, с которой он мог работать.

— Ну, полагаю, вполне возможно, что я куплю вам обеим машины. Но не раньше, чем вы поможете мне достичь цели моей миссии.

— Ладно! — cказали обе девушки в унисон.

Писатель допил очередное пиво.

— Прежде всего вы должны выяснить, где находится дом Крафтера.

— О, это просто, — сказала Сноуи. — Спросим у Дедули Септимуса.

— Он первый из клана Говардов, — добавила Дон. — Родился где-то в 1928 году.

Писателя охватил энтузиазм.

— Превосходно! Пожалуйста, позвоните ему прямо сейчас и спросите.

— Это невозможно, — сказала Дон.

Сноуи прислонилась к писателю в кресле.

— У него нет телефона, он живет в лесу, в землянке под навесом из соломы. Но нам повезло, потому что я думаю, что сегодня вечером он предсказывает людям судьбу в Бэктауне. И это всего в двадцати минутах пешком отсюда.

— Ага, — сказала Дон, оставшаяся сидеть на краю стола, ее выбритый лобок все еще был нагло открыт. — Мы можем пойти прямо сейчас, если хочешь.

Писатель еще не был пьян, и короткая прогулка в мягкую лунную ночь могла оказаться как раз тем, что ему было нужно, чтобы развеять усталость и возобновить свои творческие наблюдения.

— Превосходно, мы так и сделаем, но… — oн поднял палец. — Сначала мы сделаем кое-что еще, и я думаю, вы обе понимаете, о чём я…

— A? — cпросила Сноуи

— Двойной отсос? — добавила Дон.

— Чёрт, нет! Вы, девочки, покажете мне этого Толстолоба, — сказал он. — И покажете прямо сейчас.

* * *

Для Писателя это был эмоционально электризующий путь в темную заднюю комнату с массивной металлической дверью; его мысли действительно были абстрактными. Чего ожидал Нил Армстронг, став первым человеком, ступившим на Луну? Что подумал Рэндалл Джаррелл[51], когда услышал, что Вторая Мировая война закончилась, или что подумал Эдисон, когда щелкнул выключателем новой лампы с углеродной нитью, которая будет называться «Патент США 223.898»?

Это должен быть поистине трансцендентный момент. Это должно быть… должно быть нечто БОЖЕСТВЕННОЕ…

Теперь перед ними была стальная дверь с заклепками. В этом маленьком коридоре царила жутковатая, но вполне подходящая полутьма, зернистая, как старая пленка. Дон, которая все еще не считала нужным надеть штаны, мрачно посмотрела на Писателя и сказала:

— Ты же никогда никому не расскажешь, что сейчас увидишь?

— Никогда и не будет, потому что я не верю, что там мертвый монстр.

Дон оставалась невозмутимой, но самой страшной реакцией было выражение, появившееся на лице Сноуи. Она только усмехнулась.

— Ты тоже не верил, что заведешь машину Дикки, — сказала Дон, повернув ключ и распахнув тяжелую дверь.

Дон и Сноуи вошли без колебаний, оставив Писателя стоять в дверях, вглядываясь в незапятнанную темноту — в самом деле, такую темноту, которую Литтон[52] или Уолпол[53] могли бы описать, как «чернее самой черной черноты, когда-либо виденной». Затем одна из девушек зажгла свет, очень тусклый свет, падавший на металлический стол в морге из зарешётчатой лампы.

На столе лежала покрытая покрывалом фигура, и один этот факт не свидетельствовал о «чудовищности». Тем не менее, соединяющийся факт