Повести и рассказы - Джо Р. Лансдейл

Ладно, мистер Дневник. Ответ: через двадцать с чем-то лет после спуска горстка людей решила, что наверху не может быть хуже, чем внизу. Мы планировали сходить и посмотреть. Вот так просто. Мы с Мэри даже поговорили. Оба лелеяли безумную надежду, что Рэй выжила. Ей бы уже было тридцать восемь. А мы все это время зря сидели под землей, как отшельники. Может, наверху — дивный новый мир.

Вспоминаю, как думал об этом, мистер Дневник, и сам поверить не могу.

Мы переделали два двадцатиметровых автомобиля, которыми пользовались в транспортной системе Подмирья, ввели полузабытые коды для лифтов и въехали внутрь. Лифт прорезал лазером скопившиеся над ним обломки, и скоро мы были Наверху. Двери раскрылись и впустили солнечный свет, приглушенный серо-зелеными облаками и пустынным ландшафтом. В тот же миг я понял, что дивного нового мира за горизонтом нет. Все провалилось в тартарары, и от многомиллионной эволюции человека остались жалкие людишки, затаившиеся в Подмирье, как черви, и еще горстка, ползущая, как те же черви, по земле.

Мы странствовали около недели, пока в конце концов не выехали к тому, что когда-то было Тихим океаном. В нем не осталось воды, одна растрескавшаяся чернота.

Еще неделю мы ехали вдоль берега и наконец встретили жизнь — кита. Джейкобс тут же придумал пристрелить его и попробовать мясо.

Убив животное выстрелом из энергетической винтовки, он и еще семеро срезали с него куски мяса и принесли для готовки. Они угощали всех, но на вид оно было зеленоватое и почти без крови, так что мы предупреждали — не рисковать. Но Джейкобс и остальные все равно его съели. Как сказал Джейкобс: «Хоть чем-то займемся».

Немного погодя Джейкобс блевал кровью, изо рта вываливались кишки; вскоре то же случилось с остальными, попробовавшими мясо. Они умирали, ползая, как выпотрошенные псы. Мы ничем не могли помочь. Даже похоронить не могли — почва оказалась слишком твердой. Мы их сложили, как поленницу, на берегу и разбили лагерь подальше, пытаясь вспомнить, как правильно чувствовать сожаление.

Той ночью, пока мы пытались как-то заснуть, пришли розы.

Тут я должен признаться, мистер Дневник, что толком не знаю, как выжили розы, но пара идей у меня есть. И раз уж ты согласился выслушать мой рассказ — даже если не соглашался, деваться тебе некуда, — я совмещу логику и фантазию в надежде обрести истину.

Эти розы жили на дне океана, под землей, и выходили по ночам. До сего момента они выживали, паразитируя на рептилиях и животных, а теперь прибыла новая еда из Подмирья. Люди. По сути, их творцы. Если так рассуждать, можно сказать, что мы боги, которые их зачали, и то, что они причастились нашей плоти и крови — новая версия хлеба и вина.

Я могу представить, как пульсирующие мозги пробираются сквозь океанское дно на толстых стеблях, расправляют пушистые усики и пробуют на вкус воздух под светом луны — через эти странные облака, похожие на гнойные нарывы, — и я могу представить, как они выкорчевываются и волочат свои лозы по земле туда, где лежат трупы.

Толстые лозы отрастили лозы поменьше, с шипами; те поползли на берег и коснулись тел. Потом, хлестнув, как кнутом, шипы впились в плоть, а лозы, будто змеи, проскользнули сквозь раны внутрь. Выпустив растворяющую секрецию, они сделали внутренности консистенции жидкой овсянки и выхлебали; стебли начали расти с невероятной скоростью, двигаться и сплетаться в телах, заменяя нервы и повторяя симметрию поглощенных мускулов, и наконец ворвались через горло в черепа, съели языки и глазные яблоки, всосали серые мозги, как жидкую кашицу. Со взрывом черепной шрапнели расцвели розы: твердые, как зубы, лепестки раскрылись в красивые красные и желтые цветы, и вокруг них свисали ошметки голов, словно корки раздавленных арбузов.

В центре цветов пульсировал свежий черный мозг; пушистые усики пробовали воздух в поисках новой пищи и питательной среды. Мозги испустили волны энергии по бесчисленным километрам стеблей, вмещенных в тела, а те, заменяя нервы, мускулы и внутренние органы, подняли тела. Затем они обратили цветочные головы к палаткам, где спали мы, и цветущие трупы (еще одна маленькая шутка ученого, мистер Дневник) двинулись, желая добавить нас к своему живому букету.

Впервые я увидел розоголового, когда вышел поссать.

Я выбрался из палатки и спустился к береговой линии, чтобы облегчиться, когда что-то заметил краем глаза. Из-за цветка я сперва подумал, что это Сьюзен Майерс. Она носила большое плотное афро, похожее на львиную гриву, и темный силуэт напоминал ее. Но когда я застегнул ширинку и обернулся, это было не афро, а цветок на шее Джейкобса. Я узнал его по одежде и остаткам лица, свисавшим с одного лепестка, как поношенная шляпа на крючке.

В центре кроваво-красного цветка пульсировал какой-то бурдюк, а вокруг извивались маленькие червеобразные отростки. Прямо под мозгом был тоненький хоботок. Он потянулся ко мне, как вставший член. На его кончике, в дырочке, похожей на дуло, виднелись огромные шипы.

Из хоботка донеслось что-то, похожее на стон, и я отшатнулся. Тело Джейкобса слегка передернулось, будто от внезапного озноба; сквозь одежду и плоть, от шеи до ног прорвалась масса колючих и шевелящихся стеблей длиной полтора метра.

Почти незаметным движением они махнули поперек, располосовали мою одежду, порезали кожу, выбили почву из-под ног — меня словно ударили плеткой-девятихвосткой.

Ошарашенный, я перекатился на четвереньки и пополз прочь. Лозы хлестали по спине и заду, оставляя глубокие порезы.

Всякий раз, как я пытался встать, меня опрокидывали. Шипы не только резали, но и обжигали, будто раскаленные кинжалы. Наконец я увернулся от сети стеблей, прорвался через последний удар и рванул вперед.

Ничего не соображая, я бежал обратно к палатке. Тело болело, словно я полежал на постели с гвоздями и бритвами. Предплечье, которым я вырвался от шипов, жутко ныло. Я взглянул на бегу — оно все было в крови. Его обвила лоза длиной в метр, как подвязочная змея. Один из шипов глубоко пропорол руку, и лоза заползла в рану.

Завопив, я выставил руку перед собой — так, будто впервые ее увидел. Кожа в месте, где заползло растение, вспухла, словно любимая вена наркомана. От боли мутило. Я схватился за конец лозы и рванул. Шипы цеплялись, как рыболовные крючки.

Я упал на колени от боли, но лозу выдернул. Она извивалась в руке, и я почувствовал,