Обращенные - Дэвид Сосновски

Мы играем в любимую карточную игру Исузу, когда мою вселенную сметает один-единственный чих.

…а-а-ап-чхи.

Никаких заглавных букв. Никаких восклицательных знаков.

Носик у Исузу, как у эльфа, и звук, который он издает — это не чих, а маленькое вежливое извинение за него. Причиной может быть пыль, которую мы снова и снова поднимаем, пытаясь прихлопнуть пресловутого джека. А может быть, прядка ее волос, выбившаяся от усилий, которых потребовали эти шлепки, хихиканье и перемешивание карт на ее стороне стола, когда я снова позволяю ей победить. Возможно, эти вредные волоски щекочут ей нос, заодно раздражая нервные окончания, заставляющие чихать.

А может быть, это первый признак того, что моему сердцу придется заплатить за свою самонадеянность. Я не потеряю Исузу из-за своих приятелей или соседей. Нет. Я потеряю ее из-за того, с чем мы разучились бороться. Из-за болезни. Из-за чумы. Гриппа. Насморка, который перестал быть обычным явлением. Вампиры не болеют. Мы не нуждаемся в докторах и лекарствах. Вещи, которые убивают нас, делают это быстро; мы не задерживаемся в состоянии некоей обратимой биологической неопределенности. Чтобы оставаться здоровым, мы практикуем профилактические меры — избегать, предупреждать, воздерживаться. Мы двигаемся чуть ниже предельной скорости — я имею в виду тех из нас, кто не переживает кризис середины жизни. Мы точно знаем, когда солнце садится и когда встает.

В крайнем случае, мы можем переждать день в непроницаемых для солнца багажниках наших автомобилей — в тесноте, да не в обиде. И далее в том же духе. Такова наша система здорового образа жизни. Это наша утренняя гимнастика и кардиодиета.

Исузу вытирает нос запястьем, ее рука под ее носом, с сопением втягивает воздух и сбрасывает еще одну карту. Валет. Разумеется.

Растерявшись, я забываю о том, что надо повременить с ударом, забываю, что должен контролировать свои рефлексы. В итоге моя рука падает и накрывает карту на несколько ударов сердца раньше, чем ладошка Исузу покрывает мою. Ее глаза расширяются. Она даже не заметила, как я двигаюсь. В следующий миг ее глаза уже плотно зажмурены, голова запрокинута, рот превращается в подобие кукурузного колечка, из которого вырывается несколько вступительных «ах»…

И затем разрядка в форме нового «… пчхи».

Наши руки обрызганы, как и карты, которые разлетелись в разные стороны. Я смотрю на бисеринки теплой влаги, алмазами усеявшие тыльную сторону моей ирреальной, слишком белой руки. В центре чистое пятно в форме руки Исузу — оно осталось, когда сама рука была убрана, чтобы снова вытереть нос.

— Ты должен сказать «Благослови тебя господи», — сообщает она.

Я все еще отхожу, словно получил кирпичом по голове.

— Мне очень жаль, — бормочу я.

Потому что мне действительно жаль — так невероятно, отчаянно жаль, что мое сердце готово остановиться.

Исузу больна.

Исузу больна — в мире, который благополучно не страдает наличием больных маленьких девочек.

— Мне очень жаль, — снова повторяю я, потрясенный своей внезапной бесполезностью. Исузу больна, и я понятия не имею, что с этим делать. — Благослови тебя господи, — добавляю я по ее просьбе, надеясь, что Он все еще слышит меня.

Я молюсь, чтобы Он не перестал отвечать на мои телефонные звонки.

Я знаю, что сделал неправильно. Я знаю, что был нехорошим. Я знаю, что нарушал Твои глупые заповеди. Я знаю, что перестал приходить на наши глупые еженедельные встречи. Но, знаешь, последнее время Твоя великая угроза не казалась такой уж великой. Почему Ты сделал это с маленьким ребенком? Решил добраться до меня через нее?

О да, это по-мужски!

Почему бы Тебе не выбрать кого-нибудь в Своей весовой категории?

Я смотрю на Исузу. Которая делает нечто такое, чего никогда не делала прежде. Она пихает все обрызганные карты, которые я выиграл, на мою сторону стола. Она успевает собрать примерно половину, когда останавливается, чтобы снова чихнуть и вытереть нос. Потом закатывает свой сопливый рукав и протягивает мне кисть, готовая принять наказание за свою медлительность.