Семь храмов - Милош Урбан

Тем временем снег пошел на телеэкране. Квартирная хозяйка ударила по телевизору, и рябь усилилась. Тогда она выключила его и подсела ко мне. Начала выспрашивать, чем я занимался в последние дни. Я извинился и ретировался в свою комнату, но она не отстала; у меня было не проветрено и повсюду валялись пледы. На крохотном письменном столике лежали три раскрытые книги, которые привлекли внимание госпожи Фридовой. Не дожидаясь моего разрешения, она принялась их разглядывать. «Хроника королевской Праги», «Пражские истории и легенды», «Говорящая архитектура Праги». Вопросительно подняв брови, она выразила надежду, что я не вернусь больше к прежней ненужной учебе. Успокоив ее, что мне это и в голову не приходило, я извлек из-под кровати пилу и сурово объявил, что немедленно отправляюсь в полицию. Она удивленно заморгала и молча покинула мою комнату, не заметив, к счастью, отвратительного растения.

Было еще слишком рано, но мне хотелось как можно быстрее оказаться за дверью. Я решил, что пойду пешком. Панельные дома спали, палисадники на склоне ежились от холода, тротуары молчали. Я не торопился. Жизнь кипела только на шоссе, в окнах машин то и дело мелькали человеческие лица — размытые овальные пятна. В этом сомнамбулическом, едущем в неизвестность городе я был исключением: один-единственный пешеход, благонамеренный путник. Я даже позволил себе грех самолюбования: когда мимо просвистел энный автобус, я попытался взглянуть на себя глазами одного из тех бледнолицых, что были в нем заточены — индеец в потертом пончо, торопящийся в сторону леса с пилой наперевес. Разумеется, этот человек двигается, но в сравнении со скоростью автомобилей кажется, будто он стоит на месте и только имитирует движение. Лентяй эдакий, думает бледнолицый. Может, он ждет, что к нему кто-нибудь присоединится? Да кто же решится на такое, если чудовище по имени Время гонится за всеми по пятам, разевая свою страшную пасть? Ведь Время всегда начинает с неторопливых — с тех, кто не поспевает. С тех, кто не сумел обогнать его. В своих недрах оно сбивает человека с толку и заставляет его идти в обратную сторону.

Я лелеял слабую надежду столкнуться в полицейском управлении с Розетой, но когда около десяти вошел в просторный кабинет начальника, там был только Олеярж. Даже не оторвав взгляда от экрана компьютера, он сделал мне знак садиться. За большими окнами с поднятыми жалюзи с зеленоватого неба тихо падали снежные хлопья. Тротуары покрывал белый ковер, который, впрочем, наверняка исчезнет еще до полудня. Из-за туманных испарений Святоштепанская башня казалась тоньше, чем на самом деле.

Я развернул газеты, скрывавшие пилу, и положил ее на колени. Причем нарочно задел зубьями о металлический стул, чтобы привлечь внимание полковника.

Ожидаемого мною воодушевления Олеярж не выказал, однако находка заинтересовала его настолько, что он велел исследовать ее в лаборатории. Когда пилу унесли, полковник протянул мне какие-то фотографии.

— Первая пришла в четверг, вторая в пятницу, а третья — только что.

Я взял снимки и внимательно их рассмотрел. Они были очень темными, но кое-где сквозь черноту проступали более светлые места, отливавшие красным. На первом фото не было видно почти ничего, разве что несколько кусков щебенки и три-четыре камешка, валявшихся на сухой земле. Определить их величину было невозможно. На заднем плане вздымалась грязная стена — оштукатуренная, то ли светло-коричневая, то ли цвета охры. На втором снимке, чуть более светлом, виднелось то же самое место, но объектив повернули немного правее. Два камешка с левого края первой фотографии отсутствовали, зато справа возникло синее пятно. Снимали поздно вечером или ночью, без вспышки. Третий кадр: то же место, но еще правее. Синих пятен на заднем плане прибавилось, особенно бросалась в глаза какая-то продолговатая туманность. Однако из-за недостатка света нельзя было понять, что это. Как и в первых двух случаях, фотограф плохо навел резкость. С самого края размазанную белесую кривую закрывало черное пятно. Оно было закругленной формы и занимало примерно шестую часть кадра.

Я пожал плечами.

— Скорее всего, еще одно предупреждение, адресованное на этот раз лично вам. Они тянут время, нагнетают напряженность, чтобы как следует припугнуть вас. Завтра и послезавтра непременно придут другие фотографии, и тогда вы, наконец, узнаете, что им надо.

— Со мной такого никогда не бывало, это впервые. Подозрительно. Как будто… А может, развлекается какой-нибудь сумасшедший. Например, тот старик, что звонил нам на прошлой неделе. Кажется, во вторник. Да, во вторник вечером. Он заявил телефонистке, что пропала какая-то диадема, и тогда она соединила его с нами, с отделом краж. Так он сообщил, что диадема пропала не у него, а у всех нас. Бессмыслица какая-то! Вопил в трубку, что он туда смотрит и что ее там нет, а под окнами у него в последнее время шатаются подозрительные люди, зато, мол, полицейского днем с огнем не сыщешь.

— Он сказал, что смотрит на что-то, чего нет? На диадему?

— Да. Всерьез к его словам относиться не стали, но фамилию и адрес зафиксировали, тем более что он об этом просил. Его пригласили сюда, однако он отказался покидать квартиру, хотя и живет совсем рядом.

Я предложил зайти к этому чудаку. Полковник не возражал, мне даже показалось, что именно на это он и рассчитывал. Наверное, ему не хотелось загружать такими мелочами своих людей. Записку с адресом я сунул в карман.

Наконец-то мне представился случай рассказать Олеяржу о нашей с Гмюндом гипотезе. Он щурился, сосредоточенно прислушиваясь к моим словам. Когда я закончил, он позвал из соседней комнаты секретаршу и попросил ее найти досье Пенделмановой. Мы молча ждали, полковник смотрел в окно и вытирал уши свернутым в трубочку платком. Когда девушка принесла досье, он раскрыл папку, глянул в нее и протянул мне. Лицо у него при этом было такое, будто он оказывает мне великую честь.

Я посмотрел на первую страницу. Так и есть. Инженер Пенделманова работала в мэрии целых тридцать лет и все время в одном и том же отделе — территориального планирования.

— Значит, я был прав, — в моем голосе прозвучало удовлетворение. — Никакой политики, сплошная архитектура.

— А мотив? — Олеярж глядел на меня сквозь облако сигаретного дыма. На его лице читались насмешка и недоверие.

— Его нам только предстоит определить. Так или иначе Ржегоржа и Пенделманову убил один и тот же человек, судя по всему — умалишенный, личность крайне опасная и любящая театральные эффекты. А между двумя этими убийствами он едва не искалечил Загира. Это тоже было одной из его драматических постановок.

— Вы вправду верите, что это мог сделать один человек? Вспомните, сколько препятствий пришлось ему преодолеть — ограждение на Нусельском мосту, лестница звонницы Святого Аполлинария, флагштоки перед Вышеградом.

— Не забудьте, что в его распоряжении был подъемный кран.

— Я помню о подъемном кране, но не могу взять в толк, почему его жертвы не сопротивлялись. Старуха, конечно, доставила ему меньше хлопот, чем Загир, который даже сумел описать нам свое похищение, но вот Ржегорж? Он был сильным как бык — и что же? Где он теперь? Его семья может похоронить только две эти несчастные ноги!