Темная любовь - Нэнси Коллинз

Иные выходят, вырываются, говорят с нею. Иные остаются,прячутся где-то там, в сознании, — как она сама прячется. Жалко, не выходят, —Джейни бы их поубивала. Может, она и тех убьет, кто смеет говорить, вот каксейчас. Может, ЕЕ убьет, — себя? Если посмеют, ежели подберутся поближе, станутопять обижать ее своими словечками. Сожмись в комок, дальше уйди, в себя, всамый темный угол забейся. Жди. Гляди.

"Хреноватенько, Джейни. Плохо сегодня себя вела. Плохо,плохо. А теперь — давай, миленькая, расплачивайся". — И нож, ножичек-то —взад и вперед по запястью.

Джейни не больно, нет. Смотрит, а бороздки ножа — кожудерут, кровь проливают, а боли нет — нетушки, боль — не ей за боль отвечать. Икак вела себя — не жалеет, горько только, что Тейтум, праведница, ее накрыла.

Ну, ясно, узнала Тейтум, она всегда узнает. Все они узнают…время от времени.

Нож выпадает из руки — прямо на пол, а Тейтум не подняла, непрогнулась, что ли, а может — решила, что с нее хватит, наказала — и ладно.

Джейни пялится на платье, новенькое,только-для-воскресной-школы, а в груди уже туго, быстро грудь-то наливается, акровь на зеленом силоне жуть до чего темная. Снежинки падают, с чего это ветерподнялся, несет их, кружит, и летят белые звездочки в разбитое кухонное окно,прямо на подоконник каменный, растресканный, и на черные поленья заднего двора,и мяконько так — оседают на Джейниных туфельках из прессованной черной кожи.

Тина пришла — объявилась. Переминается с ноги на ногу, каклягушонок, что пытается удержаться у кувшинки на листе. Смотрит, как таютснежинки. "Дже-е-йни, ты гля-янь. Правда, хорошенькие? Маме быпонравились, и Бо тоже". Любопытство исчезает быстро — так, как ивозникло. "Давай рисовать? У меня краски новые, целая коробка". Ипотом — ласково, она всегда так, "Давай я с тобой поделюсь?"

Малолетка. Джейни ее презирает, соплячку, ни черта на светене видит, кроме того, чего ей сейчас хочется. Джейни обхватывает себя руками,крепко, туго. Малышка — это уже из новеньких, раздражает, сил нет. Джейнипередергивается от холода, веющего из разбитого окна. Злость снова нарастает.Ей что, заняться нечем, только беспокоиться о ребенке, хнычущем насчетпорисовать?

"Нет, какой бардак, ты только глянь, а ведьвоскресенье, вот-вот гости придут". Бетти морщит от отвращения носик,собирает осколки стекла, выбрасывает в мусорное ведро под раковиной. Срываетодну фиалочку, в комнате — полно растений, на полу — батареи цветочных горшков,куда ни глянь. Срывает — обвинительным жестом. "Это что такое? Новое словов культуре садоводства? Нет, уж это ты прибереги для Хейзел, она у нас такая —вся из себя телевизионная. А я — нет, я на все пойду, чтоб у тебя в комнатебыло чисто". Бетти наклоняется, поднимает одинокий синий тапок, порванныйпиджак, изничтоженный школьный галстук, забрасывает в комод. "Хорошо хоть,ни Бо, ни твоя мать не видят этот разгром". — Пальцем щекочет шею Джейни,подмигивает лукаво. — "Им бы это не понравилось. Ни капельки непонравилось. Так что будем это считать нашим маленьким секретом".

Бетти подхватывает горстью ледяные кубики из перевернутоговедерка, не глядя, через плечо бросает в раковину. "Виски, значит. А ведьсегодня день Господень". Стул с высокой спинкой, лежавший боком на полу,поднимается, придвигается к столу — в самый раз настолько, чтоб не стукнуться окрай. "Нет, им, конечно, наплевать, воскресенье или нет. Время выпить —так и время, а им всегда время выпить". Порыв ледяного воздуха пронзаетзеленое силоновое платье. "Холодно, черт подери".