Эхо тьмы - Август Туманов

ни шороха, ни ветра, только тишина, густая и липкая, как паутина, обволакивала всё живое. Покосившиеся кресты торчали из почвы, словно сломанные пальцы, а могильные холмы оседали под тяжестью ночи, будто земля жадно втягивала их обратно в своё чрево.

Лена стояла у края разрытой могилы, сжимая перстень в кулаке. Кроваво-красный камень, тёплый, как живая плоть, пульсировал под её пальцами и тепло это пробиралось через кожу, вглубь, до самых костей. Её белая рубашка, испачканная грязью и кровью, липла к телу, облепляя рёбра, а чёрные джинсы блестели в слабом свете луны, словно вымазанные смолой. Русая чёлка вновь упала на глаза и она в очередной раз откинула её резким движением головы. Пальцы девушки едва заметно дрожали, но она все равно это чувствовала. Дыхание вырывалось короткими рывками и паром растворялось в воздухе, а каждый выдох оставлял послевкусие, горькое, с оттенком железа, как будто она проглотила монету.

Рядом с ней стояла призрачная фигура — её двойник, её тень, её сестра. Прозрачная, сотканная из света и мглы, она повторяла черты Лены: те же острые скулы, те же голубые глаза, глубокие, как колодцы, где тонет всё человеческое. Но в её взгляде было нечто иное, невысказанная мягкость, тоска, как у ребёнка, потерявшего дом. Она молчала, только смотрела, и этот взгляд давил на Лену, словно камень, упавший на грудь. Могила перед ними уже закрылась — земля сомкнулась над стариком и Игорем, поглотив их с влажным чавканьем, будто проглотила добычу. Круг с начертанными знаками исчез, растворился в грязи, оставив после себя лишь слабый запах жжёной травы.

Лена разжала кулак, глядя на перстень. Камень блеснул, поймав свет луны, и в этот миг она услышала их... голоса. Сначала тихо, едва уловимо, как шелест листвы, но потом громче, настойчивее, словно хор, пробивающийся сквозь трещины в земле. Они шептали низко, хрипло, с вибрирующим гулом, от которого ныли зубы:

— Ты наша… ты откроешь нас…

Слова ввинчивались в её голову, острые, как иглы, и Лена вздрогнула, сжав кулак сильнее. Голоса не были человеческими — слишком чужие, слишком пустые, с эхом, будто доносились из глубины колодца, где нет дна. Она стиснула зубы, чувствуя, как свело челюсть, как пот стекает по вискам, холодный и липкий. Её сердце быстро и неровно заколотилось и каждый удар отдавался в ушах, заглушая шёпот, но не до конца. Голоса были не снаружи, не в воздухе, а внутри, в её разуме, в её голове, где копошились, как черви в гнилом мясе.

— Кто вы? — выдохнула она, и голос её сорвался, хрипло, почти беззвучно. Она не хотела слышать, не хотела ни о чём спрашивать, но слова вырвались сами, как рвота, от которой нельзя удержаться.

Голоса глухо засмеялись, с треском, напоминающим ломающиеся сучья. Они не ответили прямо, только шепнули снова, ближе, громче:

— Ты наша… ты откроешь врата… или мы возьмём тебя…

Лена отступила на шаг и споткнулась о корень, торчащий из земли. Ноги её подкосились, она упала на колено и вцепилась в грязь пальцами свободной руки. Земля была холодной, влажной и липкой, как нечто живое, цепляющееся за жизнь. Она подняла взгляд, ища сестру, ту, что стояла рядом, молчаливая, призрачная. Её двойник наклонилась, протянула прозрачную руку, но пальцы прошли сквозь плечо Лены, не коснувшись, оставив только холод, пробирающий до костей.

— Не слушай их, — голос сестры был тихим, мягким, как ветер, гуляющий по полю. — Они лгут. Они всегда лгут.

Лена сглотнула, чувствуя, как горло сжимается, как язык становится сухим, словно высохший лист. Она хотела поверить, хотела ухватиться за этот знакомый, тёплый голос, единственное, оставшееся от прошлого. Но голоса из перстня заглушали его, становились громче, настойчивее:

— Ты не уйдёшь… ты станешь нами… открой врата…

Они бились в её голове, как волны о скалы и каждый удар оставлял тонкую, незаметную, но глубокую трещину. Лена сжала перстень сильнее, до боли, чувствуя, как камень впивается в ладонь, как кожа под ним трескается и сочится кровью. Она подняла руку, посмотрела на палец — кожа вокруг перстня покраснела, покрылась мелкими трещинами, словно высохшая глина. Тёмная, густая кровь капнула на землю и голоса засмеялись снова, громче, с торжеством, от которого волосы вставали дыбом.

— Прекратите, — прошептала она, но голос её утонул в их хоре. Она закрыла глаза, пытаясь отгородиться, вытолкнуть их из разума, но они цеплялись, как паутина к пальцам, липкие, неумолимые. Её разум дрогнул, пошатнулся, и перед глазами вспыхнули образы, но не её, чужие: бесконечные коридоры, стены, покрытые рунами и пульсирующие зелёным светом, тени, длинные и извивающиеся, с глазами, горящими белым, как раскалённые угли. Они двигались, тянулись к ней, шептали её имя — "Лена, Лена, Лена" — и голоса их сливались в гул, от которого голова раскалывалась.

Она резко открыла глаза и мир вернулся в реальность: погост, могилы, сестра. Но голоса остались, притаились где-то в глубине, как зверь, ждущий в засаде. Лена поднялась, шатаясь, её ноги дрожали, как у ребёнка, только научившегося ходить. Она посмотрела на сестру — ту, призрачную, что стояла рядом, с тоской в глазах.

— Что это? — голос Лены был хриплым и надломленным. — Чего они хотят?

Сестра шагнула ближе, воздух вокруг неё задрожал и стал холоднее. Её губы медленно шевельнулись, будто каждое слово давалось с трудом:

— Они — Междумирье. Они — голоса тех, кто остался там. Перстень — их ключ, их путь сюда. И ты… ты теперь их дверь.

Лена замерла, чувствуя, как холод пробирает спину, как сердце сжимается в груди. Она посмотрела на перстень, на камень, что пульсировал, как живое сердце, и голоса шепнули снова , тихо, вкрадчиво, с угрозой, от которой кровь стыла в жилах:

— Ты не сможешь сбежать… мы уже внутри…

Она сжала кулак, до хруста в костях, и кожа на пальце треснула сильнее, кровь потекла тонкой струйкой, капая в грязь. Сестра протянула руку ещё раз, однако Лена отшатнулась, качнув головой.

— Я справлюсь, — выдохнула она, но голос её дрожал, выдавал ложь. — Я сильнее их.

Сестра медленно покачала головой, с печалью, от которой у Лены сдавило горло. Её призрачные пальцы сжались и голос стал тише, превратившись в шёпот:

— Ты не знаешь, с чем связалась. Они не отпустят. Они никогда не отпускают.

Лена отвернулась, глядя в темноту погоста. Могилы молчали, но тишина их была живой, дышащей, словно земля под ней шевелилась