Лоуни - Эндрю Майкл Херли

— Спасибо, Тонто, — сказал отец Бернард, улыбаясь мне с заговорщическим видом.

Прозвище он мне придумал, когда прибыл в Сент-Джуд. Он был Одинокий Ковбой, а я — Тонто. Знаю, это детская игра, но, наверно, мне нравилось, что мы вдвоем с ним сражаемся бок о бок, как боевые товарищи в комиксах «Диверсант». Правда, я не знал с кем. С дьяволом, может быть, или с язычниками, чревоугодниками, расточителями… С теми людьми, которых отец Уилфрид научил нас презирать.

Слушая, как натужно скрипит под отцом Бернардом кресло, когда он устраивался поудобнее, я в очередной раз поразился его громадным размерам. Сын фермера из Антрима, лет тридцати, не больше, хотя и казался человеком средних лет — годы тяжелой работы не прошли даром. У отца Бернарда было тяжелое, мясистое лицо с расплюснутым носом, массивная шея, собираясь в складки, находила на воротник. Он был всегда аккуратно причесан, волосы тщательно смазаны маслом и производили впечатление прочной каски на голове. Но какое же ощущение неуместности вызывали его руки, когда он брал чашу для причастия или дароносицу! Крупные, красные, задубелые от работы в детстве на строительстве каменных стен и при отлавливании бычков, когда надо было сделать им насечки на ушах. Если бы не воротник его священнической одежды и мягкий, как кашемир, голос, то отца Бернарда можно было бы принять за привратника или грабителя с большой дороги.

Но, как я говорил, в Сент-Джуд все сразу его полюбили. Такой он был человек. Прямой, честный, доступный для общения. Мужчина с другими мужчинами, по-отечески внимательный с женщинами вдвое старше его. Но я чувствовал, что Мать оставалась при своем мнении. Она, конечно, выражала ему уважение, потому что он был священник, но только до тех пор, пока он в той или иной степени повторял отца Уилфрида. Но стоило ему допустить оплошность, Мать со сладкой улыбкой прикасалась к его руке.

— Отец Уилфрид обычно читал Символ веры на латыни, преподобный отец, но это не так важно, — высказалась она после первой, отслуженной отцом Бернардом мессы в Сент-Джуд.

Или:

— Отец Уилфрид обычно сам читал Благодарение. — Это когда отец Бернард предложил мне прочитать молитву перед воскресным ланчем, Мать, похоже, хотела подловить его на мелочах.

Мы, мальчишки-прислужники, считали, что с отцом Бернардом было здорово — он нам всем дал прозвища, а после мессы частенько приглашал нас к себе домой. Отец Уилфрид нас, конечно, никогда к себе не приглашал, и даже для большинства взрослых нашего прихода его дом был местом, исполненным тайны, почти таким же священным, как молельня. А отец Бернард, казалось, всегда был рад компании, так что, после того как серебро было вычищено и убрано на место, а ризы повешены в шкафчик, он забирал нас к себе, рассаживал вокруг стола и угощал чаем с бисквитами, а мы рассказывали друг другу истории под звуки Мэтта Монро^[1]. Правда, сам я не рассказывал. Я оставлял рассказы другим, предпочитая слушать. Или делал вид, что слушаю, в то время как мой взгляд скользил по комнате — я пытался представить себе жизнь отца Бернарда, что он делал, оставаясь один, когда никто не интересовался им как священником. Я не знал, бывают ли у священников минуты отдыха. Я имею в виду, например, что Родитель никогда не проводил свободное время, проверяя раствор на печной трубе или устанавливая теодолит в глубине сада. Поэтому мне представлялось несправедливым, что священник должен все время быть святым. Но, возможно, в этом случае все было по-другому. Возможно, быть священником — это как быть рыбой, то есть пребывать в состоянии пожизненного погружения.

* * *

Теперь, когда отцу Бернарду был налит чай, можно было обслужить остальных. Я разливал обжигающий напиток по чашкам — закончив один чайник, я брал другой — до тех пор, пока не осталась последняя чашка. Чашка Хэнни. Та, у которой на стенке нарисован лондонский автобус. Для него всегда была поставлена чашка, даже если он оставался в Пайн-лендс.

— Как Эндрю? — спросил отец Бернард, глядя на меня.

— Прекрасно, пресвятой отец, — сказала Мать.

Отец Бернард кивнул и изобразил улыбку на лице, означавшую, что он понял, что стоит за ее словами.

— Он ведь приедет на Пасху? — спросил отец Бернард.

— Да, — ответила Мать.

— Для вас, конечно, будет радостью видеть его дома, — улыбнулся отец Бернард.

— Да, — согласилась Мать. — Большой радостью.

Последовала неловкая пауза. Отец Бернард понял, что вторгся в пространство частной жизни, и, меняя тему, поднял чашку.

— Прекрасно заварено, миссис Смит, — похвалил он, и Мать улыбнулась.

Не то чтобы Мать не хотела видеть Хэнни дома — она любила его так сильно, что временами мы с Родителем ощущали себя просто ее знакомыми.

Просто он напоминал ей об испытании, которое она все еще не прошла. И хотя Мать восторгалась каждым его маленьким достижением — скажем, он смог написать первую букву своего имени или завязать шнурок на ботинке, — она отчетливо осознавала, что предстоит очень долгий путь.

— Впереди долгий путь, — сказал ей однажды отец Уилфрид. — И он полон разочарований и препятствий. Но вам следует утешиться мыслью, что Бог предназначил вам идти по этому пути, что Он послал вам Эндрю одновременно и как испытание, и как наставника вашей души. Он будет напоминать вам о вашей немоте перед Богом. А когда он наконец заговорит, то и вы сможете заговорить и попросить Господа о том, чего желаете. Не каждому дается такой шанс, миссис Смит. Не забывайте об этом.

Чай, который мы налили для Хэнни и который остыл, образовав на поверхности сморщенную молочную пленку, служил доказательством того, что Мать ничего не забыла. Странным образом он был своего рода молитвой.

— Так что же, — заговорил отец Бернард, опуская наполовину опустевшую чашку и отклоняя попытку Матери налить ему еще чаю, — есть у кого-нибудь предложения, куда можно поехать на Пасху?

— Вот, — начала мисс Банс, взглянув на Дэвида, который ободряюще кивнул ей, — есть одно местечко под названием Гласфинид.

— Где это? — спросила Мать, оглядывая всех со скептическим видом.

Мистер и миссис Белдербосс в ответ усмехнулись. Они никогда не слышали об этом месте. Просто мисс Банс решила отличиться. Она молодая, и это не ее вина.

— Гласфинид. Это такое тихое, уединенное место на границе Брекон-Биконс, — пояснила мисс Банс. — Там очень красиво. Я была там много раз. Там есть церковь под открытым небом. Все сидят на бревнах.

Никто не откликнулся, кроме Дэвида, который улыбнулся:

— Звучит неплохо. — И отхлебнул чаю.

— Хорошо, — сказал отец Бернард после секундной паузы. — Есть одна идея. Как насчет других?

— Но это очевидно, — вступила в разговор Мать. — Мы должны снова отправиться в «Якорь» и посетить обитель. — И, вдохновляемая взволнованным шепотом Белдербоссов, помнивших это место, добавила: — Мы знаем, как туда попасть и где что там находится. Там тихо и спокойно. Мы можем поехать туда на Страстную неделю, взять Эндрю в обитель и остаться там до Вознесения. Как мы всегда делали. Это было бы так мило. Старые друзья снова вместе.