Слуги дьявола - Сергей Владич

Монастырь монашеского ордена Святого Бенедикта, который Господь в Его бесконечной премудрости поместил в чудесной долине неподалеку от городка Подлажице в Восточной Богемии, был совсем невелик. Храм, ризница, зал капитулов, колокольня, внутренние галереи, кельи, баня и небольшой сад составляли все его основные строения. В повседневной жизни именно галереи служили средоточием монашеской жизни. Здесь проходили процессии и совершались омовения перед приемом пищи, здесь читали, молились и размышляли. К галерее примыкала библиотека и скрипторий — место для переписывания рукописей. С точки зрения Петра Достопочтенного, особо почитаемого среди бенедиктинцев девятого аббата Клюни, именно переписывание являлось самой полезной для братии работой, так как позволяло послушникам «взращивать плоды духа и замешивать тесто для выпечки небесного хлеба души». Для некоторых монахов это занятие служило также способом побороть праздность, победить плотские пороки и тем самым обеспечить, как писал Святой Иероним, свое спасение. Для Германа же переписывание составляло часть его аскезы и ничуть не тяготило. По правде говоря, он был лучшим скриптором среди братии.

Распорядок дня в монастыре как нельзя лучше способствовал ночным очарованиям Германа. Спать монахи ложились рано, с закатом солнца, а уже ранним утром, еще до первых петухов, начинали свою службу. Для Германа же предрассветные часы всегда несли с собой какую-то неясную тревогу, другое дело — сумерки. Вроде бы и то, и другое — граница Света и Тьмы. Но если по утрам для приходящего Света все шло просто отлично, то для уходящей Тьмы — хуже не бывает… Именно по этой причине монахам было так важно просыпаться перед самой зарей, ведь тьма коварна, она не хочет уходить одна и все время норовит прихватить кого-нибудь с собой. Свет так никогда не поступает. Поэтому предвечерье не таило угрозы, наоборот, это было время для отдыха и душевного успокоения.

День начинался с первым ударом колокола, который звал на всенощную, затем наступал черед утрени с перерывом на короткий сон, службы после утрени, и так далее по строгому раз и навсегда установленному расписанию. Тому, кто хотел вести правильную жизнь, надлежало вставать очень рано, в тот час, когда все остальные еще спят. Монахи всегда испытывали особое расположение к ночным часам и первой заре — предрассветным сумеркам. Сам святой Бенедикт восхвалял часы бодрствования в прохладе и тишине, когда чистая и свободная молитва легко возносится к Небу, когда дух светел, а в мире царит совершенный покой.

Герману нравились монастырские порядки, как и то, что свободного времени у него практически не было. Обязательное участие в капитуле, индивидуальные молитвы и службы вместе со всей братией, совместные трапезы, работа в скриптории и блаженные часы повечернего уединения… Суровый, но мудро выписанный устав монастыря Святого Бенедикта был правилом, из которого в монастырской жизни не бывало исключений.

Следует заметить, что Герман был не совсем обычным монахом. Ибо не только вера в Господа и Спасителя нашего Иисуса Христа привела его в монастырь. Монашество не было его свободным выбором, а скорее, вынужденным шагом. История его жизни была незатейлива, но и в ней нашлось место для горькой тайны. Герман ведь не всегда таскал на себе ненавистный горб. В детстве он был обычным деревенским мальчишкой, гибким и стройным. Они с друзьями без устали носились по окрестным лесам и полям, перевоплощаясь то в бесстрашных рыцарей Христова воинства, то в охотников за драконами. Они сражались с сарацинами и злыми духами, и Герман был лучшим из бойцов армии света, их лидером, заводилой. Он любил испытания и очень гордился своей силой и ловкостью. Это и погубило его.

Однажды во время игры он и несколько его друзей забрались на большой развесистый дуб, что царствовал на опушке леса, — он по-прежнему там стоит как ни в чем не бывало, — и расхрабрившийся Герман решил показать, как лихо он умеет перебираться, даже перепрыгивать с ветки на ветку. Видимо, в тот самый момент злые духи, с которыми мальчишеское войско вело непримиримую борьбу, не дремали. Одна из веток, на которую всем своим весом оперся Герман, неожиданно хрустнула, надломилась, и он камнем полетел вниз, прямо на торчащие из земли корявые корни дуба…

Когда он очнулся в родительской хижине, страшно болела спина, и эта боль отдавалась мучительным эхом по всему телу. Герман и сейчас помнил ту боль, пронзительную, безжалостную, всепоглощающую, видел у своего ложа плачущую мать и монаха из близлежащего монастыря, призванного помочь спасти его юную душу. Очевидно, монах знал свое дело, и Герман выжил, хотя и пролежал плашмя почти месяц. Он вроде бы выздоровел, но уже через несколько лет противный горб взобрался на его спину, да так там и остался навсегда. Провести всю жизнь в одиночестве, будучи обузой для семьи, или ежедневно благодарить Господа за свое чудесное спасение, вступив в братство монахов-бенедиктинцев, — выбор был невелик и очевиден. Так он оказался в монастыре, прошел все ступени посвящения, обучился грамоте и со временем стал лучшим в монастыре скриптором. Это случилось более десяти лет тому назад. И было это совсем не просто.

Поначалу, по прибытии в монастырь, во вступлении в братство ему было отказано. Такова традиция бенедиктинцев — допускать в монастырь лишь прошедших испытание. Потому на протяжении долгих пяти дней монах-привратник оскорблял и прогонял его, чтобы убедиться в твердости намерений. Герман же сносил унижения терпеливо, ночевал у ворот обители, и в конце концов ему позволили войти. В монастыре его поместили в келью для новичков и указали, где спать и принимать пищу. По прошествии месяца назначенный настоятелем брат прочитал ему устав, чтобы Герман хорошо понял, к чему приступает. Через два месяца церемония чтения повторилась, через четыре и шесть — снова. Лишь после этого публично, в присутствии всех, он принял обещание не отступать от своего намерения, быть всегда исправным в поведении, нравах и послушании. Все это Герман, к тому времени уже обучившийся основам грамоты, написал собственноручно. Именно тогда обнаружились его особенные способности к писанию, и аббат определил ему аскезу в скриптории.

Но даже после всех этих испытаний его душа все еще пребывала в смятении. Он вновь и вновь переживал свое падение. Все случившееся с ним казалось таким глупым, нелепым, несправедливым — в один миг потерять свою жизнь, все, что было ему дорого. Ужаснее всего было предательство друзей, которые забыли о нем и больше не звали с собой, и Эльзы — дочери пастуха Жижки. Эльза была дамой сердца рыцаря Германа, во имя которой он и совершал подвиги. Это нежное белокурое создание, служившее до его падения средоточием самых нежных чувств, стала избегать его. Лишь много позднее, уже пребывая в монастыре, Герман понял, что в противостоянии времени и вечности всегда побеждает вечность, и простил ее.

Со временем его детские обиды стерлись из памяти. Однако одно воспоминание, точнее, сон настолько прочно поселился в душе Германа, что ему пришлось с ним смириться. Даже на исповеди он не смел до конца открыть свою душу аббату, ибо сон тот был ужасен.