Не родня - Василий Сергеевич Завадский

– А часто дедушка к нам приходит?

Бабушка вздохнула, присела рядом с внучкой:

– Да не то чтобы очень. На Коляды, в основном. На Деды́, Сретение, бывает, на Вальпургиеву ночь заглянет. Вот, на Новый год явиться решил.

Ирка понемногу успокаивалась. Натянула одеяло до подбородка и словно сказку на ночь слушала бабкины россказни.

– Вот, внучата, что творит излишняя набожность, – сказала бабушка, пристально уставившись на явно мёртвого старика пялившегося в окно. – Свекровь моя покойная уж больно суеверной была. И кто только выдумал байку, дескать, зеркала занавешивать нужно, когда покойник в доме? Вся эта пустая болтовня о том, что, мол, душа в зазеркалье застрянет, что там ей худо будет. Так там им и место! – неожиданно для меня выдала бабка.

Я, хоть был и мал, да кое-что слышал от соседей да родителей. Вот и о подобном суеверии с зеркалами тоже знал.

– Оно ведь, вот как: пожил человек своё да помер. И как бы его не любили, как бы не скучали по нему, да вот только духу его нужно дать уйти. Навсегда уйти, – продолжала бабушка. – Мёртвый родственник – не родня больше живым. И жить о нём должна только память, а не то будут тут слоняться, как некоторые!

Бабка злобно взглянула на своего покойного мужа, стоящего за окном. Дед запустил в рот два пальца и начал расшатывать один из немногочисленных зубов. У меня перехватило дыхание. Старик демонстративно вырвал гнилой огрызок из почерневшей десны и поднёс его к оконному стеклу. Криво улыбнулся, обнажив чёрные кровоточащие дёсны, сплюнул в ладонь, обмакнул палец в кровавую слюну и начал что-то писать на подмёрзшем стекле.

– …вот умрёт человек, уйдёт дух его в зазеркалье и живым спокойней будет, – продолжала бабка. – Знали бы вы сколько ваших предков поуходило в то зеркало, – бабушка указало на большое двустворчатое трюмо, увенчанное пожелтевшим макраме. – Вот как помру я, вы створки трюмо не закрывайте. Не закрывайте зеркало. А как схороните – разбейте вне дома, от греха подальше. Брехня это всё про семь лет несчастья и прочее. Вся жизнь у вас в горе пройдёт, коль ослушаетесь.

Бабушка на минуту притихла, погладила засыпающую Ирку по голове и добавила:

– Родителям вашим этот дом как собаке пятая нога. Сейчас все в город рвутся. В скворечники, на этажи! Повезёт, если как дачу оставят, а нет – продадут вовсе.

Я перевёл взгляд с бабушки на окно. Деда и след простыл, а на подмёрзшем стекле, кровавой слюной было выведено: «тук-тук».

Бабушка в очередной раз поправила Ирке одеяло, поцеловала её в лоб, откинув непослушные пряди и, не обращая на меня внимания, словно меня вообще не было в комнате, вышла из спальни. Я почему-то твёрдо решил не спать этой ночью и, во что бы то ни стало, дождаться родителей.

Дом погрузился в давящее безмолвие. Лишь настенные часы в соседней комнате мерно отбивали свой шаг. «Сколько сейчас? – подумал я. – Два, три часа ночи?». Мой взгляд лихорадочно метался между уже заснувшей сестрой, посасывающей окровавленный большой палец, и пугающей надписью на оконном стекле.

Вопреки моим усилиям, сон всё же взял своё. Не знаю, сколько времени я провёл в чуткой полудрёме, но вырвал меня из неё хруст наста под окном нашей спальни. Ступали медленно, осторожно. Лунный свет, падающий на изголовье Иркиной кровати, померк. Тёмная фигура вновь возникла по ту сторону окна. Не понимая сон это или явь, я укрылся с головой одеялом, дав себе чёткое указание: чтобы не случилось, не смотреть в окно. Ни за что!

Раздался мерный стук. На этот раз стучали в дверь. Тиканье часов совпало с ритмом сердца. Потемнело в глазах. Казалось, с каждым вдохом я пытаюсь проглотить ком ваты. Стук повторился. «Бабушка! – подумал я. – Она ведь ни за что не впустит незваного гостя. Если, конечно, это всё ещё наша бабушка».

Тишину спящего дома нарушил новый звук.

Тягуче, точно расстроенная виолончель, заскрипели дверные завесы. В этот момент моя детская психика рухнула, а чувство самообладания растворилось, как утренний туман. Я закричал. Закричал, что было мочи, но из моей глотки не вырвалось ни звука. Неистово брыкаясь и размахивая руками, я вскочил с кровати, сбросив на пол мокрое от пота одеяло. Ринулся было бежать (нужно было разбудить бабушку), но врос в пол, как истукан. За вновь запотевшим окном уже не было незнакомой фигуры, и Ирки в кровати тоже не было! Мои заплаканные глаза вычленили во мраке спальни маленький детский силуэт в белой сорочке. Моя сестра стояла у высокого двустворчатого трюмо в дальнем углу комнаты и расшатывала два передних молочных зуба.

Из кухни послышались тяжёлые шаги, приведшие Ирку в чувство.

– Бабушка! Бабушка! – заликовала она, брызжа кровавой слюной на одну из створок зеркала. – Дедушка Мороз пришёл!

С этими словами, она, как ужаленная сорвалась с места и скрылась в черноте дверного проёма, шлёпая босыми ногами по голому полу.

Через секунду-другую, топот босых ног сменился какой-то вознёй, чавканьем и отвратительными сосущими звуками. Послышалась тяжёлая поступь, за ней другая и в дверном проёме возникла огромная, косматая фигура с холщёвым мешком в руке.

У порога стоял крепко сбитый, плечистый старик в вылинявшей дохе́. Он сделал шаг вперёд, волоча за собой окровавленный объёмистый мешок, из порванного уголка которого торчали детские пальцы. Под мешком растекалась кровавая лужа. Старик, ехидно ухмыляясь, приподнял барловку в знак приветствия.

– Мы ждём только тебя, Андрюша, – пробасил он. – Мы ждём!

***

– Андрюша! Мы ждём только тебя… Андрей, твою мать!

Я вскочил с дивана, сорвав с себя наушники, и рефлекторно попытался отползти назад. Рядом стояла удивлённая Таня, держа в руках кружку кофе.

– Новый год проспишь, соня, – сказала она, протягивая мне кружку. – Опять кошмар?

– Очередная экскурсия в детство. Я не кричал во сне?

– Ты мычал, – сказала Таня.

– Мычал?

– Ага, я даже на диктофон записала, – с рвущимся изнутри смехом сказала моя жена и полезла в задний карман джинсов за телефоном.

– Избавь меня от этого.

– Ну ты послушай! Хоть немного! – заходилась от смеха моя супруга.

Я сделал большой глоток уже почти остывшего кофе, пригладил бороду.

– Судя по всему, настало время вернуться твоему храпу в качестве рингтона на мобильник, – сказал я.

Таня замялась, наигранно сдвинула брови, погрозила мне пальцем и вышла из комнаты.

– Просыпайся, заяц. Переодевайся и за стол. Мы ждём, – донеслось из кухни.

– Переодевайся? – переспросил я. – Я у себя дома! Могу и в трусах за стол сесть!

Ответа не последовало. Из