Страна Червя. Прогулки за Стену Сна - Гари Майерс

По следу я направился через равнину. Но, не успев зайти поглубже, поразился, насколько знакомым кажется всё вокруг. Чем дальше я заходил, тем сильнее становилось ощущение узнаваемости, пока мне вдруг не стало понятно, отчего это так. Я оказался во дворцовых подвалах.

Тебя это удивило? Меня поначалу тоже. Поскольку в этом, на первый взгляд, не было никакого смысла. Если Изодомог мог попасть во дворец, то отчего не доставил своё послание сам, вместо того, чтобы поручить это дело кому-то другому? А, если поручил другому, то почему направился следом за ним?

Но по возвращении я обдумал эти вопросы и, полагаю, нашёл ответы. Думаю, Изодомог явился во дворец убедиться, что его послание не затерялось, а, если затерялось, то сделать всё возможное, чтобы оно вновь направилось к цели предназначения. И, думаю, он не передал его сам, потому что опасался попасться на глаза мне и моему брату, опасался, что мы распознаем, кто он такой. Вот как я растолковал эту головоломку. Остаётся лишь её подтвердить. И сейчас, с твоей помощью, я так и сделаю.

В общем-то, ты уже наполовину подтвердил. Ты сделал это, войдя сюда менее, чем через три часа после того, как я запер тебя в тех покоях. Другая половина тоже окажется несложной. Просто скажи мне, кто тебя выпустил.

Я промолчал. Что было говорить? Что меня освободил Пум, а не Изодомог? А так ли я уверен, что Пум — это не Изодомог? В подобное одеяние мог облачиться кто угодно. И тело, что лежало неподалёку от меня, когда я снова зажёг свечу в галерее мёртвых, тоже могло оказаться чьим угодно. Был ли это и вправду Пум? Или он оставил кого-то другого, как обманку, когда отправился похищать юксиоровы перстни? Намброс попал во дворец по следам Изодомога. Пум был во дворце. Последовал ли он за мной через улицу, как и утверждал? или же поднялся во дворец через подвалы, как Намброс?

Несомненно, это он отпер дверь, мешавшую мне доставить изодомогово послание. Пум таил обиду на старого Омброса и это послание влекло его возможностью отомстить. Но для такого можно было просто отпереть дверь. Зачем ему рисковать и показываться, войдя ко мне в комнату? Зачем ему выкладывать мне историю своих стародавних обид?

Вдруг меня осенило, зачем. Я сунул руку в карман плаща, карман со связкой перстней Юксиора. Но карман оказался плоским и пустым. Перстней не было.

Я надеялся, что Намброс не заметит моего внезапного смущения или же посчитает результатом своего требования. Но Намброс уже не смотрел на меня. Он встал и повернулся к правой стороне комнаты. Я обратился в ту же сторону и увидел ещё одного человека, зашедшего, пока Намброс говорил. Он стоял в раскрытых настежь дверях — светловолосый мужчина в длинном белом халате. На таком расстоянии свечи почти ничего не освещали, но и в полумраке я различил, что это абсолютный близнец Намброса.

— Доброе утро, брат! — поприветствовал его Намброс. — Ты явно засиделся допоздна. Надеюсь, тебя не побеспокоила наша беседа?

Второй человек шагнул на свет и уселся в кресле у противоположной стороны камина. Значит, это и был Омброс. Я напомнил себе, что он — не тот самый, наибольший злодей из рассказа Литэ. Но не из-за одного лишь имени мне чудилась в нём часть могущества и загадочности его печально известного отца. Даже его облик наводил на меня смущение. Казалось, Омброс на несколько лет старше Намброса. Удивительно, как я мог даже в мыслях счесть их близнецами.

— Просто замечательно, что ты появился именно сейчас. Через минуту я бы сам к тебе зашёл. Мне нужно с тобой поговорить о деле величайшей важности. Оно касается злоумышления против твоей жизни.

Понимаю, такое заявление озадачивает, да и столь скоро после погребения твоего врага. Но у человека твоего положения всегда отыщутся враги и не обязательно известные. А бывает, что, уничтожив известного врага, лишь создаёшь ещё одного, неизвестного.

Возможно, ты полагаешь иначе. В конце концов, те, кто отважился тебе противостоять, мертвы. Прочие же чересчур малодушны, чтобы хоть кому-то угрожать. Но я считаю, что у тебя имеется не меньше одного живого врага, способного превратиться в довольно серьёзную угрозу. Я считаю, что он даже сыграл роль в заговоре Юксиора по убийству нашего отца. Если он не выступил открыто, то лишь потому, что понимает — против тебя куда эффективнее действовать тайно.

Быть может, тебя удивляет, отчего я не заговаривал об этом до нынешней ночи. Потому что до нынешней ночи у меня имелись лишь подозрения. Да, были намёки и предположения, но ничего определённого, ничего такого, что сошло бы за доказательство. Хотя некоторые намёки были яснее прочих. Вот, например, тело нашего отца. Почему его так и не отыскали? Мы решили, что Юксиор уничтожил труп. С его стороны это было бы логично: и для того, чтобы оно не попало к нам в руки, и для того, чтобы устранить доказательства преступления. Но сейчас я уже не столь уверен в этом.

Нелёгкое дело — уничтожить труп. Наш король не стал бы марать руки таким занятием. Он поручил бы это слугам. Но мы расспрашивали слуг и никто из них не смог ответить, что произошло с телом. Скрывать это им было бы просто невыгодно. Они могли лишиться всего. Если бы те слуги знали, что стало с телом, то сообщили бы нам. Но они не сказали, потому что не знали. А не знали, потому что труп не был уничтожен, ибо Юксиор втайне его спрятал.

Но с какой стати Юксиору прятать тело? Как я уже упоминал, куда логичнее было бы его просто уничтожить. Но эта логика основана на некоторых предположениях о пределах познаний Юксиора. Что, если его познания были не настолько ограничены, как мы представляли? Он мог скрывать их, потому что знал, как применить. Что ж, видимо, у него был доступ к подобным знаниям. Но мне не верится, что он сам достиг их. Я считаю, что они исходили от кого-то другого.

Кого же? Полагаю, это совершенно ясно. Если мы допустим существование подобного советчика, то без труда догадаемся, кто это такой. Кто ненавидел нашего отца столь же сильно, как Юксиор? Кто любил Юксиора настолько, чтобы присоединиться к его заговору? И кого, в свой черёд, Юксиор любил настолько, чтобы отправиться на смерть, но не выдать? Лишь свою дочь Литэ!

Литэ! Нам обоим известно, как жаждала она разузнать о трудах нашего отца. Но даже сейчас мы недооцениваем,