Кому нужны ненужные люди? - Зубофф

лишаются премии. Сам понимаешь, после этой новости все семейные, а их у нас больше половины, работать перестали. Начали звонить, обсуждать, возмущаться. В общем, делали все что угодно, только не работали. Затем всех собрали в актовом зале. Сразу после окончания рабочего времени, там мы полчаса ждали в духоте, пока начальники соизволят появиться. Они расселись на трибуне, оба минут десять листали свои смартфоны, после чего сорок минут мы слушали выступление. Вот прошло всего полчаса после этой пламенной речи. Ты сможешь вспомнить, о чем она?» — Иван замолк и пытливо посмотрел на меня.

— «Ты знаешь, если вычленить главное, то о том, что нам нужно стать одной командой, сплотиться и это невозможно без тимбилдинга».

Иван пошевелился в кресле, усмехнулся и сказал:

— «Не то. В чем главная мысль этой речи? Ладно, не буду капать на мозги, скажу, как я это понимаю. А главная мысль в том, что нам в очередной раз указали место в новой иерархии и дали понять, что мы росли, учились, нарабатывали опыт и авторитет зря. Учились не тому, работали не так, мы все пластилин, из которого будут лепить то, что захотят. Мы рабы и наши желания и чувства ничего не стоят».

— «Вань, это сейчас модная тема и называется «выведение из зоны комфорта». Здесь я вижу одно очень важное противоречие. А кто сказал, что люди, которых погрузили в новую искусственную среду и подвергли шоковой терапии будут работать лучше? Что они вообще будут работать. Заметь, ни на одном собрании, ни на одном совещании нам не говорят, как надо работать правильно. Наоборот — всё, что мы ни делаем, причем без разницы кто — это всё неправильно. Хвалят только тех, кто ничего не делает. У них нет ошибок, они ничем не заняты и как флюгер сразу становятся в любую позу по первому кивку Исмагилова».

Савинов кивнул и подхватил:

— «А самое противное, знаешь, что?»

— «То, что никто не пожаловался сегодня и слова поперек не сказал?»

— «Это как раз ожидаемо. Тяжело что-то менять, тем более людям в возрасте, которых по телеящику заставляют работать практически до самой смерти. Давай не будем лукавить и уподобляться Росстату, а на деле заставляют увольняться вот такие Исмагиловы. Мы ненужные люди. И самое противное заключается в том, что это правда».

— «Ну тут ты и прав и не прав. Думающие и работающие люди нужны думающим и работающим. Вспомни нашего предыдущего руководителя — Алёну Николаевну. Все с радостью шли на работу, выполняли любое поручение, получали достойную зарплату и действительно были одним целым без какого-то тимбилдинга. По сути, в нашем окружении не изменилось почти ничего. Финансирование не урезалось, новые задачи не доводились, цель понизить в должности или уволить половину сотрудников не ставилась. Поменялся только начальник. И сразу поменялось всё. Ненужными людьми мы стали в тот миг, когда Исмагилов первый раз сел в своё кресло».

— «Вот мы и подошли плавно к роли личности в истории. В нашем случае поменялась всего одна личность и получается очень грустная новая история» — Иван поёрзал на стуле, устраиваясь поудобнее, и продолжил — «А вообще, мне его даже жалко. Он глубоко несчастный человек. Убери у него кресло, и что останется? Давай перечислим: приобретенные неправедным путем деньги, сформированная устойчивая ненависть окружающих, проблемы в семье, проблемы со здоровьем, и, как завершение, потребность в суррогатах реальности. Кто будет обращать на него внимание, если всего лишь убрать кресло».

В этот момент в кабинете резко вспыхнули и перегорели сразу две лампочки, настал полумрак, в глазах запрыгали разноцветные световые пятна.

Иван вздрогнул, повернул голову к оставшемуся гореть плафону и сказал:

— «Вот, даже здание со мной согласно и таким образом выражает свою солидарность. Хотя в последнее время меня не покидает устойчивое ощущение, что я работаю патологоанатомом в склепе. Ладно, бывай, хороших выходных. Поеду-ка я домой».

Иван вышел, а я подумал, что и мне тоже пора. Выключил компьютер, сложил в ровные стопки на столе бумаги, заточил карандаши, положил на край стола ежедневник, а на него ручку, чтобы не искать в понедельник, встал и пошел к выходу из кабинета. Как только я сделал шаг к выключателю, вспыхнула и погасла последняя лампочка, снова забегали в глазах разноцветные пятна и я замер на несколько секунд, восстанавливая зрение. Было слышно, как от здания отъехала машина. «Наверное это Иван поехал домой» — пришла в голову мысль.

14.2 В одном часе любви — целая жизнь. (Оноре де Бальзак)

Я не заметил, как открылась дверь, но ощутил, как ко мне прижался кто-то теплый, податливый, приятно пахнущий и очень знакомый.

— Я соскучилась. И устала.

Я ощутил терпкий аромат духов, густой волной окутавший меня. «Опиум» — почему-то подумалось мне. «Изумительный аромат, но я его сто лет не видел в продаже. Эти духи были популярны очень давно. Интересно, она знает, что это один из моих любимых ароматов».

— Я тоже. Может сегодня сначала поужинаем, прежде, чем лететь домой?

— Может. Но я хочу сказать, что мы опять только вдвоём во всём здании. Все уехали, Николаевич на вахте. Дежавю — прошептал мне прямо в ухо такой желанный и такой ласковый голос.

Я резко повернулся:

— раз мы теперь живем на работе, давай жить полноценной жизнью и ценить каждый момент. Другого такого не будет.

Световая карусель в глазах отступала, полумрак кабинета не пугал, а убаюкивал. Освещения от фонарного столба еле-еле хватало на то, чтобы различить силуэты мебели. После насыщенного дня хотелось плыть по волне нежности и сладкого аромата. Тем более, что я чувствовал, как нежные руки гладили и прижимали меня. Я старался не отстать и, в свою очередь, тоже гладил и слегка сжимал желанную женщину. Прикосновения становились всё жарче, а одежды на нас оставалось всё меньше…

— Вот негодяй, порвал всё-таки — Алиса зябко повела плечами и, попыталась накинуть на себя мой пиджак, до этого, сиротливо висящий на спинке стула.

— Не спеши, всё равно в темноте ничего не видно — почти прошептал я, успокаивая дыхание — пошли купим кофе и посидим на откосе. Я не хочу, чтобы время опять летело. Миг с тобой, это вечность. Пусть мгновение остановится.

— Я это уже где-то слышала. Кажется, это произнес доктор Фауст в похожей ситуации.

— Согласен, повторяюсь. Но пусть это мгновение не кончается.

Она откинулась назад, уперлась в край стола прямыми руками и засмеялась. Её звонкий смех разносился по темному заснувшему зданию и, появилось ощущение, что поселившиеся безнадега и уныние стараются