Повести и рассказы - Джо Хилл

Как-то раз, недели через три после аварии на сто одиннадцатом шоссе, я обнаружил Морриса в своей комнате у комода. Верхний ящик был выдвинут. В одной руке брат сжимал лезвия для макетного ножа. В комоде было полным-полно всякой мелочовки — шнурков, скрепок, клейкой ленты, — и когда Моррису для бесконечного строительства чего-нибудь не хватало, он обшаривал мои запасы. В другой руке брат держал злополучное фото трусов Минди Акерс, которое поднес чуть ли не к самому носу, разглядывая его круглыми, непонимающими глазами.

— Нечего рыться в моих вещах! — рявкнул я.

— Правда, жаль, что лица не видно? — отозвался он.

Я выхватил у него снимок и кинул обратно в ящик.

— Еще раз залезешь — убью!

— Ты говоришь, как Эдди, — отметил Моррис и, склонив голову, уставился на меня. Последние несколько дней мы почти не виделись — он пропадал в подвале дольше обычного. Его узкое, тонкокостное лицо было еще тоньше, чем мне помнилось, и я вдруг как-то особенно четко разглядел, какой он по-ребячески хрупкий и невесомый. Ему было почти двенадцать, а на вид казалось, что не больше восьми. — Вы еще дружите?

Издерганный событиями последнего времени, я, не подумав, ответил:

— Сам не знаю.

— А почему ты не скажешь ему, чтобы больше не приходил? Почему не прогонишь? — Моррис подошел слишком близко и глядел на меня немигающими, как блюдца, глазами.

— Не могу, — ответил я и отвернулся, не в силах выдержать пытливый взгляд. Я и без того был на грани, нервы как струны. — Я бы хотел. Но его никто прогнать не может. — Я прислонился к комоду, на миг прижался к нему лбом и добавил сдавленным шепотом, едва слыша самого себя: — Он меня не отпустит.

— Из-за того случая?

Брат торчал у моего локтя, скрестив руки на груди, его пальцы подрагивали. Значит, он понял. Может быть, не все, но достаточно. Знает, что мы сотворили что-то ужасное. И чувствует, что воспоминание об этом раздирает меня на части.

— Забудь о том случае, — велел я уже гораздо более твердым голосом, с ноткой угрозы. — Забудь все, что слышал. Если кто-нибудь узнает… Моррис, никому ни слова. Никогда.

— Я хочу помочь.

— Никто мне не поможет, — вздохнул я, и правота этих слов обрушилась на меня всей своей тяжестью. Кислым, потухшим голосом я попросил: — Оставь меня. Пожалуйста.

Моррис нахмурился и с легкой обидой кивнул.

— Я почти закончил новую крепость, — сообщил он напоследок. — Я строю ее для тебя, Нолан. Чтобы тебе стало легче.

У меня вырвался вздох, похожий, скорее на смех. В какой-то момент мы заговорили почти как нормальные братья, которые любят и поддерживают друг друга. Почти как ровня. На несколько минут я забыл про фантазии и заблуждения Морриса, забыл, что реальность видится ему редкими вспышками в тумане грез. Для брата единственным стоящим ответом несчастью была постройка небоскреба из картонок от яиц.

— Спасибо, Моррис, — сказал я. — Ты молодец. Просто не лезь больше в мою комнату.

Он кивнул и выскользнул за дверь, но все еще хмурился, спускаясь в холл. Я следил, как он сходит по лестнице, как, раскачиваясь и колеблясь, движется по стене его похожая на пугало тень, увеличиваясь с каждым шагом, приближавшим его как к свету внизу, так и к странному будущему, которое он тщательно строил из картонных коробок…

Моррис застрял в подвале до обеда — маме пришлось звать его три раза, — и, когда он уселся за стол, на его руках виднелись следы белого порошка, вроде штукатурки. Как только пустые тарелки заняли свое место в раковине с мыльной водой, он вернулся вниз и просидел там почти до девяти вечера, пока мама не крикнула, что пора в постель.

Я прошел мимо открытой двери в подвал только раз, когда сам собирался в кровать, и затормозил. Пахло чем-то, что я сперва не смог распознать — не то клеем, не то свежей краской, не то штукатуркой, не то всем этим вместе взятым.

В прихожую, топая ногами, вошел отец. На улице сыпал снег, и он выходил, чтобы смести его со ступеней.

— Что это? — сморщив нос, осведомился я.

Отец подошел ко входу в подвал и принюхался.

— А! — вспомнил он. — Моррис предупреждал, что хочет повозиться с папье-маше. Чего только этот мальчишка не использует для своих построек, верно?

* * *

Каждый четверг мама посещала дом престарелых, где читала письма подслеповатым его обитателям и играла на пианино, громко стуча по клавишам, слегка глуховатым. Я в такие дни оставался на хозяйстве и присматривал за братом. Наступил очередной четверг, и не прошло и десяти минут после маминого ухода, как в боковую дверь заколотил кулаком Эдди.

— Здорово, приятель! — приветствовал меня он. — Знаешь, чего? Минди Акерс только что обштопала меня в пяти играх подряд. Так что придется вернуть ей фото. Оно ведь у тебя? Хорошенько припрятано?

— Да забирай на здоровье свою пошлятину, — проворчал я, немного успокоенный тем, что он явно забежал на минутку. Обычно от него так быстро было не отделаться.

Эдди сбросил ботинки и прошел за мной на кухню.

— Сейчас принесу, оно в моей комнате.

— Небось, на тумбочке у кровати, грязный ты типчик? — хмыкнул Эдди.

— Вы про фотокарточку Эдди? — донесся из подвала голос Морриса. — Она у меня. Я ее рассматривал. Тут, в подвале.

Я обалдел гораздо больше Эдди. Ясно же велел брату оставить снимок в покое, а прямое неподчинение было совсем на него непохоже.

— Моррис! Я ведь запретил тебе рыться в моих вещах! — взревел я.

Эдди подошел к верхней ступеньке, вглядываясь в подвал.

— Что ты с ним делал, мелкий дрочила? — крикнул он Моррису.

Моррис не ответил, и Эдди загрохотал вниз по лестнице, я за ним.

За три ступени до конца Эдди встал, уперев кулаки в бока, и оглядел открывшуюся перед нами картину.

— О, как, — выдохнул он. — Сильно.

От стены до стены подвал был застроен лабиринтом картонных коробок. Моррис перекрасил их все. Ближайшие к нам были цвета цельного молока, по мере отдаления оттенки переходили от бледно-голубых к синим и затем в глубокий кобальт. Самые дальние коробки стали угольно-черными, олицетворяя собой ночь.

Я увидел коробки-перекрестки с коридорами, ведущими на все четыре стороны. Увидел окна в форме солнышек и звезд. Сперва я решил, что они затянуты странным переливчато-оранжевым пластиком. Потом разглядел пульсирующее мерцание и понял, что пластик прозрачный, и внутри что-то горит — не иначе как Моррисова лавовая лампа. В