Повести и рассказы - Джо Хилл

из эркерного окна комнаты отдыха. Я помахал в ответ и укатил, а через три дня мне позвонили с сообщением, что брат пропал. Детектив, который посетил меня в Бостоне, чтобы узнать, не смогу ли я чем-нибудь помочь полиции, сумел правильно произнести его имя, но в общем и целом расследование имело не больше успеха, чем розыск Эдварда Прайора мистером Карнаханом.

Вскоре после того, как Моррис был официально объявлен пропавшим без вести, мне позвонила Бетти Милхаузер, его опекун, и сообщила, что они собираются убрать вещи Морриса на хранение до тех пор «пока он не вернется» — визгливый оптимизм в ее голосе больно задел меня, — и если я желаю что-то забрать, то могу приехать. Я ответил, что заскочу при первой же возможности, и она представилась довольно скоро, в субботу, в тот самый день, когда я посетил бы брата, будь он все еще там.

Дежурный оставил меня одного в маленькой комнате Морриса на третьем этаже. Выкрашенные белым стены, тощий матрас на железной кровати. Четыре пары носков в ящике, две невскрытые упаковки нижнего белья. Зубная щетка. Журналы: «Популярная механика», «Ридерз дайджест» и выпуск «Литературного ревью Высоких равнин»[24], в котором было опубликовано мое эссе о комическом в поэзии Эдгара Аллана По. На полке обнаружился синий блейзер, который Моррис украсил новогодней гирляндой. Брат щеголял в этом наряде на уилбрукской рождественской вечеринке. Это была единственная вещь в комнате, не оказавшаяся совершенно безликой и действительно напоминавшая мне о нем, и я кинул ее в сумку.

Я заглянул в офис администрации, чтобы поблагодарить Бетти Милхаузер за разрешение разобрать вещи Морриса и сказать ей, что я ухожу. Она спросила, осмотрел ли я его шкафчик в хозяйственном блоке. Я ответил, что понятия не имел о каком-то шкафчике, и где, в таком случае, находится этот самый хозяйственный блок?

В подвале.

Огромный подвал с высоким потолком, цементным полом и кирпичными стенами был разделен надвое выкрашенной в черный сеткой-рабицей. В одной его части находилась небольшая опрятная хозяйственная зона. Ряд шкафчиков, складной стол, табуретки. У стены — жужжащий автомат с кока-колой. Остальную часть я разглядеть не мог — там не горел свет. Мягко гудел где-то бойлер, журчала вода по трубам. Все вместе сливалось в шум, похожий на гул в морской раковине, когда подносишь ее к уху.

У подножия лестницы стояла кабинка. В окна был виден заваленный бумагами стол. За ним сидел коренастый чернокожий мужчина в зеленом комбинезоне и листал «Уолл-стрит джорнэл». Он заметил, как я подошел к шкафам, вышел, подал мне крепкую мозолистую руку. Джордж Прайн, старший охранник. Прайн показал мне шкафчик Морриса и встал в нескольких шагах позади меня, скрестив руки на груди и наблюдая, как я осматриваю вещи.

— Славный у вас парнишка, — сказал Прайн, как будто Моррис был мне сыном, а не братом. — То и дело улетал в свои миры, конечно, но тут это дело обычное. А насчет работы был молодец. Не так чтоб явился — и сидит, ботинки шнурует и с другими парнями языком чешет, как некоторые. Нет, ваш как пробил карточку, так и вкалывает.

В шкафчике Морриса нашлись спортивный костюм, ботинки, зонт и тонкая потертая книжка под названием «Плоский мир»[25].

— А вот закончит работу — и совсем другая история. Возился здесь часами. Как заведется со своими коробками, так обо всем забывает, даже обед мог пропустить, если я не напомню.

— Что?! — переспросил я.

Прайн усмехнулся, чуть лукаво, будто не верил, что я не понимаю, о чем он. Прошел за сетчатую перегородку и щелкнул выключателем. Свет залил вторую половину подвала. За сеткой оказалась обширное, ничем не занятое пространство, лишь по потолку над ним разбегались трубы и воздуховоды. Все оно было застроено коробками, образовавшими что-то вроде разбухшего, запутанного детского городка, с по меньшей мере четырьмя входами, туннелями, желобами и странной формы окошками. Снаружи городок был разрисован живыми изгородями и волнующимися по ветру цветами, над которыми вились божьи коровки размером с десертную тарелку.

— Я все думаю ребятишек своих сюда привести, — сказал Прайн. — Пусть полазят. Восторг будет полный.

Я повернулся и пошел к лестнице. Меня трясло, я с трудом дышал. Проходя мимо Джорджа Прайна, я, повинуясь импульсу, схватил его за предплечье и сжал, возможно, сильнее, чем собирался.

— Держите детей подальше отсюда, — просипел я полузадушенным шепотом.

Прайн взял меня за запястье и аккуратно, но твердо снял мою руку. Его глаза изучали меня внимательно и настороженно, как змею, которую он поймал в зарослях и держит за шею позади головы, чтобы не укусила.

— Да ты не лучше братца, — сказал он наконец. — К нам не думаешь переехать?

* * *

Я изложил эту историю так подробно, как только мог, и теперь жду и надеюсь, что моя откровенность поможет загнать Эдди Прайора обратно в подсознание. Удастся ли вернуться к безобидным привычкам и бездумной рутине: урокам, бумагам, чтению, работе на кафедре английского? Кирпичик за кирпичиком…

Но не все провалы можно заделать. Раствор давно высох, да и стена была так себе. Я куда худший строитель, чем брат. Последнее время я часто наведываюсь в библиотеку родного города, Фэллоу, изучая микрофиши старых газет. Ищу статью, какой-нибудь краткий отчет про аварию на шоссе-111, вызванную падением кирпича на лобовое стекло «Вольво». Был ли кто-нибудь серьезно травмирован? Или убит? Незнание когда-то стало моим убежищем. Теперь оно кажется невыносимым.

А может быть, все сведется к тому, что пишу я для кого-нибудь еще. Как-то мне пришло в голову, что Джордж Прайн прав. Пожалуй, мне стоит показать эту историю Бетти Милхаузер, бывшему опекуну Морриса.

Если я переселюсь в Уиллбрук, я, по крайней мере, буду как-то связан с братом. Мне бы хотелось чувствовать связь с кем-то или чем-то. Я мог бы занять его комнату. Выполнять его работу. Пользоваться его шкафчиком.

А если этого не хватит — если таблетки, терапия и уединение не спасут меня от себя самого, — всегда остается еще одна возможность. Пока Джордж Прайн не разобрал последний лабиринт Морриса, я в любой день смогу залезть внутрь и закрыть за собой створки. В семьях чего только не водится. Даже привычка теряться.

Сейчас, однако, я эти записи отложу. Засуну в конверт из оберточной бумаги и спрячу в нижний правый ящик письменного стола. Забуду о них, попытаюсь восстановить свою жизнь, какой она была до исчезновения Морриса. Не стану спешить. Пока что я еще держусь, протискиваясь сквозь мрак, сквозь тесный туннель собственных воспоминаний. Кто знает,