Русско-японская война 1904–1905 гг. Секретные операции на суше и на море - Дмитрий Борисович Павлов

Ознакомительный фрагментДальнем Востоке накануне или в ходе самой войны, было каплей в море. В начале июля 1902 г. на станции Черкасская Южно-Уссурийского округа были арестованы японцы К. Сивоко, З. Сузуки и М. Сивоя, которые выдавали себя за бродячих торговцев лекарствами. При обыске у них были найдены карты, зашифрованные записные книжки, счета японского пароходного общества «Ниппон Юсен Кайся» и переписка с Генеральным штабом в Токио. Выяснилось, что эти «торговцы», путешествуя по Приморской области и Маньчжурии, собирали сведения о составе и количестве русских войск, их дислокации и вооружении, заносили в записные книжки подробные описания дорог, фиксировали расстояния между населенными пунктами, номера телеграфных столбов, отмечали на карте военные посты, глубину и ширину речек и ручьев, встречавшихся по пути, броды, мосты, перевалы и горы, записывали число жителей в пройденных селениях, количество в них лошадей, рогатого скота, запасов топлива и даже сена. В октябре 1902 г. после нескольких месяцев тюремного заключения эти «негоцианты» были высланы из России в административном порядке[103]. В сентябре следующего, 1903 г. другая, но примерно таким же образом экипированная троица японских «торговцев» была задержана на станции Хайчон близ Порт-Артура[104]. Судя по сохранившимся письмам героя обороны Порт-Артура генерала Р.И. Кондратенко, в самой крепости успешно действовали японские тайные агенты, которых крепостная полиция оказалась не в силах нейтрализовать. «Мне удалось организовать разведку чрез китайцев, – писал Кондратенко в середине марта 1904 г., – и сегодня арестовали в самом порту корейцев по паспортам, но, в действительности, по всем признакам – японцев. Неудивительно, что японцы так хорошо осведомлены, где мы ставим минные заграждения, какие принимаем меры обороны и проч.»[105].

На протяжении войны и русская, и зарубежная печать неоднократно сообщали об арестах и казнях японских лазутчиков и диверсантов, уличенных в сборе в Маньчжурии разведывательных сведений о русской армии или в попытках совершить диверсию или террористический акт. В ответ японская печать отговаривалась либо полным неведением, либо указаниями на то, что казненные были невинными «путешественниками», «негоциантами» или «студентами», изучающими русский язык. В конце февраля 1904 г. по приговору военно-полевого суда были повешены офицеры японского Генштаба полковник Ассаи, морской лейтенант Зуки Ашча и лейтенант Каурата – прямо у кульверта моста через реку Сунгари, который они, переодетые китайскими грузчиками-кули, готовились подорвать[106]. Тогда же, благодаря анонимному доносу, властям удалось предотвратить уничтожение доков владивостокского порта – по сообщению берлинской газеты «Post», этот взрыв готовили судовые рабочие-японцы, остававшиеся в городе[107], несмотря на военное положение, объявленное в восточных районах страны.

В конце января 1904 г. военный губернатор Забайкальской области генерал-лейтенант И.П. Надаров приказал учредить за всеми японцами, проживавшими здесь, «строгий надзор». Необходимость этой меры, которая получила одобрение императорского наместника на Дальнем Востоке, лицемерно мотивировалась «ограждением остающихся на жительстве в Забайкальской области японских подданных от всяких случайностей» под «покровительством властей»[108]. 20 февраля пришло сообщение из Благовещенска: «Здесь японцы спешно распродают свои пожитки. Им велено всем выезжать к Иркутску; крайним сроком для выезда назначено 25 февраля»[109]. Еще в начале февраля 1904 г. в Иркутске в доме японца-фотографа Саку было найдено несколько сот негативов снимков мостов, переправ рек, вокзалов и других построек Сибирской железной дороги, а также городов Мариинска, Красноярска, Томска и Иркутска с указанием на обороте численности населения в каждом из них, характеристикой промышленности и т.д. Вслед за тем, по распоряжению Иркутского военного генерал-губернатора, все японцы были высланы из города[110], а по настоянию директора Департамента полиции, японским подданным было запрещено жить по всей линии Сибирской железной дороги.

Однако надзор, установленный за этой железной дорогой, далеко не всегда был эффективен. В сентябре 1904 г. Департаменту полиции стало известно, что «японским правительством был командирован в Россию для осмотра железных дорог агент, которому удалось подробно осмотреть Сибирскую железную дорогу вплоть до Байкала»[111]. Имя этого агента так и осталось нераскрытым, и, по свидетельству очевидца, японцы продолжали более или менее свободно наблюдать за переброской войск «на многих станциях Сибирской железной дороги»[112]. В марте 1904 г., по просьбе японского посланника в США, американский госсекретарь Джон Хэй (J. Hay) поручил послу в Петербурге Маккормику (R. McCormick) похлопотать перед российскими властями об облегчении возвращения на родину 40 тысячам японцам, проживавшим в Сибири[113].

На юге России контрразведчикам удалось выйти на след бывшего японского консула в Одессе Ижима Каметаро. Если верить газете «Одесские новости», которая в свою очередь ссылалась на лицо, «близко стоявшее к японскому консульству в Одессе», еще до начала русско-японской войны Ижима имел тайных информаторов в Турции, Персии, Сербии, Болгарии и на Кавказе и вообще демонстрировал повышенный интерес к политике России на Балканах[114]. С началом войны по распоряжению министра Дз. Комура вместе с другими сотрудниками консульства он покинул Россию и перебрался в Вену, где, по данным Департамента полиции, возглавил один из центров японской «разведочной службы» с агентурой в Харькове, Львове и Одессе[115]. Несмотря на предпринятые усилия, поиски агентов бывшего консула в Харькове и Львове успехом не увенчались, зато одного из его одесских информаторов, японца То-гаси Киичи, обезвредить удалось, что также следует занести в актив российской контрразведки. На след Тогаси, слуги Ижима, который официально оставался в Одессе для присмотра за имуществом консульства, Департамент полиции вывело одно из его донесений в Вену, перехваченное почтовой цензурой в мае 1904 г. В результате последующего «особого бдительного» наблюдения за Тогаси и его корреспонденцией в июне – июле было задержано еще четыре его донесения со сведениями о мобилизации и передвижениях русских войск, а также о подготовке японцами «злоумышлений» на Балтийском и Черноморском морях[116]. 31 июля 1904 г. Тогаси был арестован и, несмотря на попытку заступничества со стороны американского консула, выдворен из России.

Другие агенты Ижима на юге России – британский журналист Маккена (McKenna) и некий французский профессор, постоянно живший в Одессе, завербованные им незадолго до начала войны, – до 1905 г. оставались русской контрразведке не известны. По свидетельству историка Ч. Инаба, в эти годы они передали японцам много ценной информации о русском Черноморском флоте, а также о кораблях Добровольного флота, включенных в состав 2-й Тихоокеанской эскадры[117]. На протяжении всей войны Департамент полиции оставался в полном неведении и относительно других, действовавших в России секретных сотрудников японских дипломатов, которые работали в Западной Европе (на сведения одного из таких тайных информаторов летом 1904 г. в своей переписке ссылался посол Японии в Париже Мотоно[118]).

Интересны обстоятельства, при которых в Донской области был обезврежен австрийский авантюрист Т.В. фон-Подоски, еще в 1890-е годы предлагавший себя в «сотрудники» русским, австрийским, а позднее – германским и японским разведывательным органам. 27 сентября