Альпийские снега - Александр Юрьевич Сегень

ненормальный сын Кунца явился именно к нему? Единственная зацепка — Арбузов. Но все равно как-то ничего не укладывалось, не вязалось и не склеивалось. Допустим, этот псих узнал о связи своего папаши с Зиной, но чем тогда перед ним виноват шеф-повар столовой ГИУ? И какое отношение имеет главный интендант Красной армии ко всей этой интриге?

Скоротечное следствие, которое Павел Иванович пытался провести, стоя у окна и мысленно разговаривая с Мининым и Пожарским, рассыпалось песком и комьями, как бывает, когда идешь по зыбким тропам и куда ни шагнешь, всюду обвал. Одно оставалось ясно: явление мелкого беса есть предвестие какой-то очень большой беды.

Глава тридцать третья

Все еще Вагнер...

И в таких раздумьях его застал начальник Упродснаба Белоусов, явившийся к нему в кабинет с чудовищным известием:

— Товарищ генерал-майор! Разрешите доложить. Конвой рассеян!

— Что-что?!

— Арктический конвой PQ-17 рассеян немцами.

Очередной конвой ленд-лиза состоял из тридцати трех американских и британских транспортов и двух советских танкеров — «Донбасс» и «Азербайджан». Эта армада везла около трехсот самолетов, почти шестьсот танков, более четырех тысяч грузовиков, более полутора сотен тысяч тонн авиационного бензина и других материалов, включая продукты питания.

Оборудованные аэростатами заграждения, все суда конвоя были защищены зенитными орудиями и пулеметами, которые обслуживались специальными военными командами. В эскорт ближнего прикрытия входили корабли британских ВМС под командованием адмирала Луиса Гамильтона:  шесть эсминцев, четыре противолодочных траулера, четыре сторожевых корабля, три тральщика, два корабля ПВО, две подводные лодки, танкер и три пассажирских судна, переоборудованных в спасательные. Эскорт дальнего прикрытия представляла эскадра под командованием адмирала Джона Тови: двенадцать эсминцев, линкоры «Дюк оф Йорк» и «Вашингтон», авианосец «Викториоуз», крейсера «Камберленд» и «Нигерия». Трудно себе представить, как можно преодолеть столь мощное прикрытие. И тем не менее немецкие самолеты, вылетавшие с норвежских аэродромов, и торпедоносцы, выплывшие из норвежских фьордов, сумели совершить чудо — уничтожить корабли прикрытия и заставить конвой PQ-17 рассеяться, то есть всем его транспортам плыть к Мурманску и Архангельску поодиночке.

— Надеясь отныне лишь на свои жалкие зенитки и милость Божию, — подытожил свое сообщение Василий Федотович. — Америкашки! — воскликнул он. — Дорого им обошлось празднование их проклятого Дня независимости! А немцы — герои. И это нельзя не признать. Совершили такое, что навсегда войдет в историю.

— В голове не укладывается! — Павел Иванович схватился обеими руками за голову, столь же не защищенную от гипертонических атак, как транспорты конвоя PQ-17 от германских подлодок, торпедоносцев и бомбардировщиков. — Дай-то Бог, чтоб хотя бы треть всех транспортов доплыла до Мурманска или Архангельска. Союзнички! Уроды! Что же за день-то такой безумный! Ладно, по нашему ведомству этот конвой не имел такого огромного значения. Но самолеты, танки, грузовики... Все вместе на семьсот миллионов американских долларов. И призвано было обеспечить армию численностью пятьдесят пять тысяч человек. Обвал! Катастрофа! Второй Пёрл-Харбор.

— Хуже, — покачал головой Белоусов. — В Пёрл-Харборе, говорят, большинство кораблей были старые, чуть ли не списанные. Их нарочно подставили под японцев, чтобы оправдать перед своим народом вступление в войну. А тут вся продукция почти с конвейера. День независимости! Я бы сказал, что День независимости от ума.

— Ковбоистая беспечность! — Павел Иванович не находил себе места. Присел на подоконник, вскочил, сел за свой стол, но снова вскочил, подошел к карте. — Где это случилось?

— Вот здесь, — указал Василий Федотович. — В Баренцевом море, южнее Шпицбергена.

— То есть сейчас рассеянный конвой двинется к нашим берегам через все Баренцево море? Весь как на ладони у немцев и без какого-либо прикрытия.

— Наша авиация постарается...

— Мне Арсений Григорьевич сказал, что на этот конвой англичане хотят выманить из норвежских фьордов линкор «Тирпиц», — сказал Драчёв, имея в виду командующего Северным флотом вице-адмирала Головко. — Хороша приманка! Все равно что щуку вместо блесны ловить на «Звезду Африки».

— Это что?

— Самый большой алмаз, он же «Куллинан». Тоже мне устроили рыбалку, сукины дети. Правь, Британия, морями! И американцы болваны. Нашли время веселиться. Перепились небось янки в дудль. Не могли свои виски выпить по прибытии в порт назначения.

— Им, видите ли, день в день подавай. Раздолбаи! Вот и воюй с ними бок о бок после этого.

— Да, немцы зверюги, — согласился Драчёв. — Я их грозную стать еще по Франции запомнил. А сейчас они еще больше заслуживают уважения. Такую оплеуху под Москвой получили, французы бы уже лапки кверху подняли, а эти, смотри, прут и прут! Такой конвой раскурочили!

Весь остаток дня он решал неотложные дела и с пылающей головой подсчитывал возможные убытки, намечая, чем заменять нехватку, теша себя надеждой, что рассеянные в Баренцевом море транспорты сумеют добраться до советских берегов.

Вот так день! Начался за здравие, а кончился за упокой.

Когда наступила летняя безлунная ночь, Павел Иванович подошел к венецианскому окну. Там за бумажными андреевскими крестами царил мрак, и он обратился к этому черному мраку как к своему антиподу:

— Ну что, Вагнер, ликуешь?!

В полночь он, смертельно усталый, все же добрел по летней теплой Москве до своего нового жилища на 4-й Тверской-Ямской. Арбузов, вполне освоивший протез, да к тому же намеревающийся легко пользоваться им на фронте, тоже ходил с работы пешком и теперь уже маячил дома, ждал друга, чтобы вместе попить чаю и побеседовать.

— Господь с тобой, Павел Иванович! — воскликнул он при виде Драчёва. — На тебе лица нет.

И главный интендант подробно рассказал ему о катастрофе конвоя PQ-17. А затем вспомнил про мелкого беса:

— И вот еще, голубчик... Помнится, ты просился на фронт? Пожалуй, для тебя теперь там может оказаться безопаснее, чем в Москве. Готовься к перекомиссии.

— Вот тебе, бабушка, и Юрьев день! — удивился Василий Артамонович. — Это на тебя мои бесчинства подействовали?

— Вовсе нет, — ответил Павел Иванович и так же подробно, как про несчастный арктический конвой, рассказал о визите Сергея Станиславовича, добавив:

— Был такой писатель Федор Сологуб. У него есть повесть «Мелкий бес». Там этого мелкого беса называют недотыкомкой. В точности про моего сегодняшнего гостя.

Страсть к книгам никогда не покидала Павла Ивановича, собравшего огромную библиотеку. Он даже с некоторых пор, еще до войны, пристрастился их собственноручно переплетать, изучил тонкости переплетного мастерства.

Выслушав, Арбузов задумчиво произнес:

— Да уж, недотыкомка... Бедолага! Воображаю, в какой обстановочке он вырос.