Альпийские снега - Александр Юрьевич Сегень

Сейчас эта выставка вспоминалась как сладкий сон. Что только на ней не показывали! Создавалось впечатление, что к грядущей войне все продумано до микроскопических мелочей, начиная с полупьекс на валенках и сапогах и кончая проволокой для тюкования. «Наше социалистическое хозяйство в состоянии обеспечить бесперебойное поступление живого скота в действующую армию, но для всякого непредвиденного случая на головном складе всегда должен быть некоторый запас замороженного мяса». А каких только разновидностей колбасных изделий не было представлено, каких рыбных полуфабрикатов типа тресковых клипфиксов, каких образцов витаминных препаратов и такого прочего! Казалось, всего в переизбытке, больше, чем нужно, что начнись война, и бойцу Красной армии будет не до сражений с врагом, поскольку ему надо все съесть, выпить, принять в таких количествах, что хватит на сто миллионов военнослужащих.

— Столько всего интересненького, хоть самой становись красноармейцем! — восхищалась Ната.

И никто тогда не знал, что треть из заготовленной интендантами к началу войны продукции будет уничтожена немцами при наступлении и нашими при отступлении, а треть и вовсе достанется врагу ненавистному!

На выставку они ходили всей семьей, только отец в качестве участника Всесоюзного совещания интендантов и финансистов РККА, а мать и дочки — как посетители. Надо же, апрель сорок первого... Как недавно это было — и как давно! Довоенное время все еще хранило тепло, как кровать после того, как из нее убежал на работу твой милый человек. Нате шестнадцать, Геле — пятнадцать исполнилось. В середине лета сорокового года они переехали из Харькова в Москву, в Потаповский переулок. А теперь уже и Потаповский в прошлом.

Когда собирались на выставку, помнится, очень сердился, что жена и дочки невозможно долго копаются: меняют платья, ленты, бусы, то не нравится, это не подходит. Да они вечно такие копуши. Он уже в обмундировании, сапоги сияют, прическа волосок к волоску, одеколоном благоухает, стоит и ждет их. Ждет, ждет, ждет... Никакой дисциплины и собранности!

Но сколько бы он сейчас отдал за то, чтобы снова ждать и ждать, когда они наконец соберутся, договорятся между собой, кто в каком платье, кто из девочек мамину брошку прицепит, а эти туфельки уже натирают, нужны новые, а эти духи нравились, нравились, да вдруг разонравились... Как бы он сейчас любовался своими копушами, как бы целовал их в затылочки, сами по себе пахнущие так, как никакие духи в мире!

Хорошо было, когда он возвращался домой и Арбузов отвлекал его от мыслей о семье. А теперь и Арбузов исчез, и по нему тоже приходится скучать. Как он, бедняга, помнится, жаловался на то, что чешется пятка, а почесать невозможно, потому что пятка у несуществующей ноги, врачи называют это фантомной конечностью. Ноги нет, а кажется, что она есть и либо болит, либо ломит, либо чешется. Павел Иванович удивлялся и никак не мог себе это представить, ведь у него-то конечности в целости и сохранности, и если болят или зудят, они всегда при нем.

Сейчас он согласился бы, чтобы Василий Артамонович пил, курил, ругался, сердился, лишь бы он тоже существовал. Но июль ампутировал его из жизни Драчёва. А что есть тоска по людям, которых сейчас нет рядом, как не фантомная боль?

Павел Иванович сердился на Василия Артамоновича: он, видите ли, не может в тылу отсиживаться, ему вынь да положь передовую! Главному интенданту, может быть, тоже опостылело венецианское окно, перечеркнутое андреевскими крестами, и душа рвется туда, на Сталинградский фронт, чтобы самому на месте увидеть собственными глазами, все проверить, отдать необходимые распоряжения. Но кто его-то отпустит? Хрулёв? Лично Сталин? Удалов? Виноградов? Никто.

Баба Дора и та ни в жизнь не отпустит.

— Ты домой-то хотя бы ходишь? Я как ни приду, ты все на своем посту сидишь как проклятый. Ни дать ни взять Прометей!

— Это точно, Прометей, — смеясь, продолжал работать главный интендант. — О людях забочусь, оттого и прикован.

— В столовую хотя бы спускаешься? Исхудал, родимец.

— Спускаюсь.

— Ну и назови мне хотя бы, какое там нынче меню?

— Дорофея Леонидовна, простите, пожалуйста, но вы меня отвлекаете.

— А ты не так должен сказать, а: «Пошла прочь со своим меню, старая ведьма!» Немец-то, скотина, вона уже до Волги дошел... Ладно, ладно, прости меня, грешную. Работай, сердешный.

А немец и впрямь скотина, дошел-таки до Волги. Причем как — 23 августа при мощной поддержке авиации 16-я танковая дивизия вермахта, преодолев за сутки более пятидесяти километров, ворвалась в Спартановку — северный пригород Сталинграда. А вражеские самолеты совершили массированный налет на город и нанесли сильнейшие разрушения.

Интендантская служба РККА стонала — отныне все требовалось перебросить на левый берег Волги, чтобы потом с огромнейшими трудностями переправлять на правый, а Волга в тех местах тебе не Москва-река, а широкая водная преграда.

«Дорогая Маруся, тут выяснилось, что Гитлер увидел твою фотографию и наступал на Москву с единственной целью отобрать тебя у меня. Но когда наша доблестная Красная армия дала ему отпор, разведка донесла Гитлеру, что ты с девочками в Новосибирске, и он разработал план наступления на южном направлении, чтобы перейти Дон, Волгу, пойти за Урал, в Сибирь и дойти до Новосибирска. Если же вы с девочками сейчас вернетесь из эвакуации, то он снова изменит свои планы и двинется на Москву с юга. Вот почему я прошу тебя повременить с желанием вернуться в Москву до тех пор, пока Красная армия не одержит победу под Сталинградом».

Когда Павел Иванович писал это письмо, уже развернулись бои в самом Сталинграде, вокруг тракторного завода гремело сражение, а в это же время на самом заводе продолжали производить танки, и они выходили в бой прямо из заводских ворот. Точно так же и с артиллерийского завода «Баррикады» снаряды поступали из цехов сразу на передовую. Узнав об этом, Драчёв вспомнил, что он не просто Павел Иванович, а Повелеваныч, и если он написал жене, что Красная армия одержит победу, то так тому и быть. Теперь, когда кто-нибудь в докладе допускал: «Если немцы сумеют переправиться на левый берег Волги», — Драчёв строго останавливал докладчика:

— Не сумеют. Не переправятся. Что вы на меня так смотрите? В Сталинграде враг будет полностью разгромлен. Планы отступления в сторону Казахстана, Астрахани и Саратова останутся нереализованными. Можно сохранить их для истории, но больше они ни для чего не понадобятся.

Как шаман погружает себя в исступленное состояние, чтобы