Никто не выVOZит эту жизнь - Герман Умаралиевич Садулаев

своей коптской семьёй: родители занимали столик, с ней вместе в кружке танцевали то ли родственницы, то ли подружки. Невысокая, темноволосая, со свежей округлой грудью, бёдрами, напоминающими античную амфору, грациозная, как статуи в Летнем саду у нас в Петербурге. Мне показалось, что она – богиня. Из тех второстепенных богинь, чьих имён никто и не помнит, но потому и образы не затасканы, не отполированы взглядами и молитвами. Я, наверное, остановился и смотрел на неё как дурак. Возможно, у меня слегка приоткрылся рот. В общем, она заметила меня, рассмеялась и жестом пригласила танцевать с ней рядом, в её кружке. Возрастом она была, да ладно, ты уже и так всё понимаешь. Мы стали танцевать и разговаривать на английском. Она владела языком прекрасно, собиралась после школы уехать на учёбу в Лондон. Я тоже осмелел и задвигал длинные предложения, используя несколько времён глаголов, может, даже и правильно их согласовывая. Её подружки как-то разошлись, родители ушли в номер, она сказала «сейчас-сейчас» и продолжала танцевать со мной, глядя на меня снизу вверх, взором одновременно пламенеющим и мокрым. Мы начали прикасаться друг к другу. Я что-то рассказывал, она сделала вид, что плохо слышит, взяла меня за руку и увела с танцплощадки. Мы шли по пустой ночной аллее среди кустов роз и каких-то ещё цветов. Разговаривали. Делали вид, что ничего не происходит. В неосвещённом уголке сада мы остановились и набросились друг на друга. Она целовала мои губы до крови и впивалась ногтями в спину. Я добрался до её сосков. Но этого было мало. Я сам расстегнул ремень и снял лёгкие летние брюки. Она встала передо мной на колени и, открыв рот, нанизалась на мой член как маленькая рыбка на огромную снасть. Сделав так, она утробно застонала и начала делать это, руководимая, кажется, не умением, но инстинктом. Я не хотел кончить в неё, я хотел кончить, целуя её в тонкие губы, поднял, поцеловал и разрядился на её смуглый живот, залив семенем белую кофточку с принтом – розовой кошечкой. И сразу упал в траву. Меня опять затошнило. Вскоре я вернулся на дискотеку, Рания, так её звали, должна была тоже вернуться, сменив одежду. На дискотеке меня нашла невеста, мы стояли обнявшись, когда Рания пришла. Она всё поняла. Невеста отошла к бару за выпивкой, Рания подошла ко мне и сказала: «У тебя очень красивая жена». Это правда. Жена у меня была очень красивой. Мой психолог во время сеанса когнитивной терапии как-то сказал мне: «Может, вам тоже надо сделать себе татуировку?» Я ответил: «А вы точно психолог, Игорь Олегович?»

34 654 года назад высокого (175 сантиметров) широкоплечего и здорового мужчину почти 50 лет от роду ударили каменным орудием (бифасом) по затылку, а потом пробили грудь копьём, сделанным из выпрямленного бивня мамонта. Он умер быстро от потери крови, которая обильно хлестала из груди. Умирающего держали на весу, и кровь лилась в подставленное корытце. Это случилось на Русской равнине, тогда ещё только недавно оставленной ледником, в приледниковой степи, у ручья, в станице-столице короля племени Лошадей. Убитым был сам король. Смерть короля была почти добровольной. Он сам пришёл к Камню, снял платье и, закрыв глаза, раскинул руки. С другой стороны, был ли у него выбор? Каждый год, прожитый Лошадью, отмечался точкой на его образе лошади, вырезанном из кости и крашеном охрой, носимом на кожаном шнурке под одеждой. Пятеричен ход времени. Пять времён в году, отмеченных переходами табунов, и каждые пять лет замыкается круг кочевья. Через пять по пять лет Лошадь становится красивой и сильной. А дальше начинает стареть и вянуть. Но второй большой круг пятижды по пять лет не проживает никто. Лошади запрещено жить дважды по пять пятериц лет. Обычно Лошадь сама умирает до этого срока. Но некоторые доживают. И если перейдут срок, то случится жуткое. Нарушится кочевье табунов, кочевье звёзд, переходы луны и солнца, и сам переживший станет жутким живым мертвецом. Королю было страшно, потому он пришёл к Камню. Хотя умирать было тоже страшно. Ведь тело было ещё здоровым. Не только рука была крепка и нога быстра, но и детородная кость стояла в урочное время как бивень мамонта. Сцедив кровь, короля одели в другое, новое платье с нашитыми бусами, сменили штаны и сапоги, увенчали шапкой с короной из зубов песца, украсили браслетами и ожерельями и уложили на тёплое кострище, а сверху щедро насыпали охры. Привели его жену, плачущую, удушили руками и положили на короля. Чтобы не гневался там и не раззадорился. Чтобы не вернулся в станицу портить девушек. А потом был, конечно, праздник. Собрались все Лошади, которых теперь стало ровно пять раз по пять и ещё два раза, потому что день-Лошадь и ночь-Лошадь, левая Лошадь и правая Лошадь, ведь другой причиной убийства короля было то, что родился новый младенец и число Лошадей стало больше заповедного, а значит, одна Лошадь должна уйти. А раз король пришёл к сроку, то ему и надо. Ели пять животных: зайца, оленя, медведя, волка и льва. Мясо пекли на углях, посыпали душными травами. Потом бросали на угли дымную траву и вдыхали дым. От дыма пели и танцевали с закрытыми глазами, некоторые прямо по углям. Женщин отправили в дома смотреть за детьми и не смотреть на мужчин, у которых детородные кости встают и брызжут молоком на угли. Потом вповалку уснули, кутаясь в меховые одежды, а на следующий день закрыли короля и королеву ветками, травой, камнями, землёй. Экономическая модель жизни племени была, в сущности, простой. Жили в тундростепи. В холодную зиму уходили на юг, весной возвращались и жили до осени. Стояла сухая трава над малоснежьем и мерзлотой, трава в полтора-два метра, прошлогодняя и многолетняя. Траву поджигали и пускали пал по степи. В пале верещали, погибая, и сами собой изжаривались зайцы и прочий мелкий степной люд: ходи потом только да собирай. Кто покрупнее, того караулили в засаде у ручья: хорошо если оленя. Рыча от бессильной злобы, уходили медведи и львы: в палёной степи не могли охотиться на зверей, не могли и нападать на Лошадь исподтишка, подкравшись в высокой траве. Новая свежая зелёная трава быстро всходила на прогретой пожаром и удобренной золой почве, и появлялись светлые табуны, пастись и резвиться. Табуны берегли, охраняли, по мере нужды ловили лошадь, приводили к Камню, со всем почтением и любовью убивали бога, сливали в корытце священную кровь, и племя Лошадей вкушало