Никто не выVOZит эту жизнь - Герман Умаралиевич Садулаев

от плоти. Кровь богов в корытцах оставляли далече в стороне от домов, и степной гнус роями прилетал насытиться, покидая станицу. В дневном переходе от станицы была Долина смерти. Большие носорукие мохначи бродили по степи туда и сюда, недельными переходами, но умирать приходили в одно место. Когда мамонт становился больной или старый, родное племя провожало его до входа в Долину. У края они останавливались, трубя длинными носами прощание. Дальше умирающий шёл один. Шёл, пока не падал. Долина шибко продувалась ветрами, потому смрада не было. Большие и малые птицы из падальщиков кружили над долиной или клевали мясо. Шныряли шакалы и дикие псы. Лошади приходили брать добычу: бивни, кости от старых обглоданных туш, а от свежих смертей – неповреждённые шкуры. Делали волокуши из веток и волокли до станицы добро. Мамонтовая кость была всем: и оружием, и украшением, и подпоркой в доме. Но давалось добро не даром. Случалось отбиваться не на жизнь, а на смерть от грифов, шакалов и волков. Били врага стрелами, били дротиками, били копьями и камнями, но иногда теряли Лошадей в Долине смерти, возвращались не все. А было и так, что никто не вернулся: экспедиция стала добычей шакалов. Но идти в Долину была должна каждая Лошадь, как только ей исполнялось дважды по пять вёсен. Это была первая охотничья инициация. Увидев кладбище трупов и большое собрание смерти, увидев стервятников и шакалов, вступив со смертью в смертный бой, одолев смерть и вернувшись с добычей, маленькая Лошадь становился большой Лошадью. Тогда же он получал себе жену, которая брала в рот его детородную кость и учила её быть твёрдой, как бивень мамонта. Звучит очень романтично и привлекательно, но нет. Все эти бедные люди были больны. И я не о том, что они голодали. Потому что не голодали. Ели насекомых, которых было без счёта, ели рыбу, которую ловили в ручьях, ели птиц и яйца в кладках. И не о том, что спали почти на земле, подложив, правда, толстую подстилку из сена, а поверх набрасывая шкуры. И не про холод: плотно одевались и обувались. Ванну могли принимать в ледяной воде, такой был крепкий иммунитет. Вши, конечно, были: головные, платяные и лобковые. Но хуже вшей были психические заболевания: аутизм, депрессия, шизофрения, обсессивно-компульсивное расстройство. Ночами бедных сунгирцев мучили кошмары. А днём они часами долбили камни, производя великое множество ненужных заготовок для бифасов и нуклеусов. Уже не так, как в нижнем палеолите. Не так долго и безнадёжно. Но всё же компульсивные ритуалы оставались. Некоторые компульсивные ритуалы усложнились до изготовления украшений и предметов искусства: вырезанных из кости фигурок мамонтов, лошадей, колец и солнц. Отдельные ритуалы уже получили мифологическое обоснование, правда, мы не знаем какое. Они боготворили число «пять» и боялись его. Они считали себя Лошадьми. Они приносили друг друга в жертву. Они были полны тоски и страха. И они не могли об этом рассказать. Они мало разговаривали. Они общались знаками, символами, предметами. После короля они убили двух мальчиков десяти или пятнадцати лет. Оба мальчика при жизни были аутистами. Один всё время вращал что-то правой рукой. Другой сидел на корточках и кивал.

Основателем палеопатопсихологии (или автором палеопатопсихологической гипотезы) считают венгерского учёного Эгона Винце (Egon Vincze). Хотя у него было много предшественников. Прежде всего нужно назвать советского историка Бориса Поршнева, который высказал основные идеи палеопатопсихологии в своём скандально известном трактате «О начале человеческой истории» (1974). Поршнев заявил, что психически больные люди – это воспроизведение в малом проценте человеческих особей черт предкового вида. Современные комментаторы (Молчанова, Добряков, 2008) развивают эту мысль, указывая, что так называемые психические болезни есть архаические выражения психической нормы; у наших предков эти формы мышления и поведения были адаптивны, а у современного человека стали атавизмами. Но даже ближе к идеям Винце подошёл Хамфри (Humphrey, 1998), который связал палеолитическую живопись с детским аутизмом. Обсуждалось в научном сообществе и то обстоятельство, что Зигмунд Фрейд ещё на заре психоанализа говорил о том, что онтогенез человеческой психики может в принципиальных моментах повторять филогенез: а значит, патологии, вызванные задержками развития психики на «детских» стадиях, означают повторение архаических этапов, которые прошло всё человечество. Много было высказываний на эту тему. Но только Винце сформулировал проблему в духе полного отчаяния и пессимизма. Вспомним, что говорят современные психиатры: они довольно жизнерадостно утверждают, что психические патологии когда-то были нормой и человек с ними был функционален, адаптивен и, наверное, счастлив. А потом просто социальная обстановка изменилась и норма стала патологией, атавизмом. Можно, значит, лечить (хотя бы иногда) пациента возвращением в реальность: алё, на дворе не каменный век, перестань вести себя (и думать) как палеоантроп! Ха-ха. Эгон Винце был полноватым мужчиной с гипертонией и мизантропией. Он жил в маленьком городке Альбертирша с населением около 13 тысяч человек, в 47 километрах юго-восточнее Будапешта, и имел свою психиатрическую клинику. Вернее, кабинет. Несколько клиентов приезжали к нему даже из столицы. Когда ему исполнилось 50, умерла его мать в возрасте 82 лет. Отец умер несколькими годами раньше. От родителей доктору Винце осталось наследство: квартира в Будапеште (родители переехали в столицу, выйдя на пенсию и удачно обменяв дом в Альбертирше, а Винце оставался в родном городке). Квартира в городском районе Липотварош оказалась довольно дорогой. Продав недвижимость, доктор закрыл свой кабинет и отправился путешествовать по местам палеолитических стоянок древнего человека. Он был в России, посетил Сунгирь и Костёнки, и в Испании жил, и во Франции. Изучал раскопки, образцы предметов быта и изделий искусства древнего человека, наскальную живопись, «палеолитических Венер», индустрии изготовления каменных орудий и читал, читал, читал научную литературу. Доктор Винце знал английский, немецкий и, как ни удивительно, русский. Всего через пять лет он опубликовал свою книгу с претенциозным и ничуть не оригинальным названием «Homo Insanus», то есть «Человек безумный», и подзаголовком «Палеопатопсихология». Таким образом, сам автор назвал своё учение палеопатопсихологией. Иногда его называют палеопсихиатрией, но это неверно, потому что психиатрия – лечебная дисциплина, а вылечить древнего человека мы не в состоянии, разве что в том смысле, что «найти древнего человека в себе» (как в некоторых психологических школах требуют, чтобы мы нашли в себе «внутреннего ребёнка» и дали ему, ну, не знаю, прокричаться и, наверное, обосраться) и начать его лечить: какое-то время в Лондоне была популярна клиника палеопсихоанализа, которую основала выходец (как будет выходец в женском роде?) из Франции Сесиль Фосиньи-Люсенж. В этой клинике у пациентов вскрывали психические атавизмы каменного века и пытались таким