Происхождение Второй мировой войны - Игорь Тимофеевич Тышецкий

собственно, он ведет речь. Выступления Гитлера были хорошо отрежиссированы. На этапе борьбы за власть он любил выступать в больших и дешевых пивных залах, которые часто посещали простые немцы. Говорил он обычно о тех вещах, которые волновали его слушателей, — о жизни, росте цен, отсутствии денег... И обязательно о «предательстве» веймарских политиков, «вонзивших нож в спину Рейха». Выступления строились так, что возражать оратору не было возможности. Этим достигалась иллюзия единства выступавшего с его аудиторией. Вот как описывал свое знакомство с Гитлером Альберт Шпеер, его будущий придворный архитектор, а затем и нацистский министр вооружений. Шпеер впервые увидел фюрера, когда тот выступал в берлинской пивной перед столичными студентами. Случилось это уже после успеха нацистов на сентябрьских выборах. «Низким голосом, неуверенно и слегка смущенно он начал произносить что-то типа исторической лекции, но никак не речь, — вспоминал Шпеер. — Он как будто откровенно делился своей тревогой за будущее. Его ирония смягчалась каким-то самобытным чувством юмора. Его южно-германское обаяние живо напомнило мне о родных местах. Холодный пруссак никогда не смог бы так увлечь меня. Изначальное смущение Гитлера быстро исчезло, и временами тембр его голоса возрастал. Он говорил теперь уверенно, с гипнотической убедительностью. Настроение, которым он заряжал, было гораздо глубже самой речи, большую часть которой я вскоре забыл» 228.

Это был тот короткий период в карьере Гитлера, когда он перестал быть экзальтированным демагогом местного, баварского масштаба, но еще не превратился в фюрера германской нации. Политик Гитлер вышел на общенациональный уровень и пытался преодолеть вызванное столь резким взлетом естественное смущение, а также придать себе соответствующую его новому положению респектабельность. Позже, когда Гитлер привык к власти и уверовал в свое мессианство, стиль его выступлений перед многотысячными собраниями нацистов на разных митингах стал совершенно иным. Но тогда, в короткий промежуток времени с конца 1930 и до середины 1933 года, Гитлер часто старался предстать перед всем миром серьезным и вдумчивым политиком, а его выступления воспринимались многими немцами чуть ли не как глоток свежего воздуха в накаленной и беспросветной политической атмосфере рубежа десятилетий. Случалось даже, что Гитлеру приходилось публично открещиваться от наиболее экстремистских действий своих сторонников и штурмовиков, все более ощущавших собственную безнаказанность. После того как 13 октября 1930 года, в день первого заседания нового рейхстага, сторонники нацистов устроили в центре Берлина настоящий погром магазинов, которые, как они считали, принадлежат евреям, Гитлер в растерянности объяснял иностранным корреспондентам, что ответственность за это несут «хулиганы, обычные воры и коммунистические агенты» 229. Хотя ощутившие свою силу депутаты рейхстага от НСДАП вели себя на пленарных заседаниях не лучше.

После выборов 1930 года правительство Брюнинга оказалось в еще более трудном положении, чем до роспуска рейхстага. Партия Центра несколько увеличила свое представительство, но большинство правоцентристских партий, входивших в коалицию меньшинства, потеряли много мест в парламенте. Принято считать, что голоса правых избирателей ушли к нацистам, а левых — к коммунистам. Каждый третий избиратель, отдавший в 1928 году свой голос Немецкой национальной народной партии (националистам Гугенберга), два года спустя голосовал за НСДАП 230. Началась политическая поляризация. Как и прежде, непримиримыми противниками кабинета Брюнинга были нацисты, коммунисты и правый фланг расколовшихся и поредевших соратников Гугенберга. Между собой у них, естественно, не было согласия. Если Гитлер и Гугенберг, как прежде, находили общий язык, то коммунисты держались особняком. Правда, в рейхстаге они всегда голосовали против правительства вместе с нацистами. При этом Тельман советовал не преувеличивать нацистскую опасность, утверждая, что «14 сентября стало высшим успехом Гитлера, и лучших дней у него не последует» 231. Так думали не только коммунисты. Когда Брюнингу предложили включить нацистов в правительство, чтобы этим нейтрализовать их, он искренне возмутился: «Нет, никогда, ни при каких обстоятельствах. Движение национал-социалистов — это проявление лихорадки, которую переживает германский народ. Скоро этот симптом исчезнет. Нацисты достигли вершины своего восхождения, и было бы ошибкой разбавлять состав правительства на основе их временного подъема» 232.

В сложившейся ситуации новый кабинет меньшинства мог рассчитывать лишь на поддержку социалистов. Президент Гинденбург готов был и дальше оказывать содействие Брюнингу своими декретами, но печальный опыт роспуска рейхстага и результаты последующих выборов показали, насколько опасен этот путь. Теперь уже никто не мог поручиться, что в условиях углубляющегося экономического кризиса нацисты и коммунисты не улучшат свои результаты на следующих выборах. Социалисты тоже прекрасно понимали ситуацию. Они не хотели прямо связывать себя с непопулярными решениями правительства, но соглашались «терпеть» Брюнинга, поскольку его отставка могла привести к непоправимым последствиям. 23 сентября при посредничестве Гильфердинга в его квартире состоялась встреча Брюнинга с Германом Мюллером, на которой бывший канцлер-социалист согласился «поддержать меньшее зло как путь сохранения республики» 233. 3 октября парламентская фракция социалистов одобрила политику «терпимости» по отношению к правительству. Интересно, что сам Брюнинг не брал на себя никаких обязательств. Более того, на состоявшейся примерно в то же время встрече с премьер-министром Пруссии, социалистом Отто Брауном, Брюнинг дал понять, что не может ничего обещать СДПГ, поскольку его правительству придется считаться с президентом Гинденбургом и крайне правыми силами при проведении своей линии 234. Политика «терпимости» со стороны социалистов заключалась в том, что партия не протестовала даже при очередном декретном повышении страховых взносов до 6,5 % и голосовала против вотумов недоверия кабинету Брюнинга.

Встретился Брюнинг и с Гитлером. Канцлер долго сомневался в целесообразности такой встречи, но все-таки пригласил будущего фюрера. Их встреча состоялась 5 октября в Берлине на квартире у Тревирануса и была обставлена поистине шпионскими предосторожностями, включавшими связных, секретные телефонные номера, шифрованные послания и т. д. Узнав через посредника о приглашении на встречу, Гитлер сразу примчался в Берлин. Он надеялся на то, что нацистам предложат места в правительстве, желая получить для НСДАП портфели военного министра и министра внутренних дел. Но речь пошла о другом. Брюнинг попытался поговорить с Гитлером «как солдат с солдатом». Он попросил нацистского вождя стать конструктивной оппозицией и дать правительству несколько лет для экономической и финансовой подготовки отмены Версальского договора, что подразумевало полный отказ от репараций и право на перевооружение. После этого, когда для пересмотра Конституции потребовались бы две трети голосов в рейхстаге, можно было вести речь и о вхождении нацистов в правительство. А пока Гитлеру предлагалось установить конфиденциальные каналы связи для координации действий между правительством и правой оппозицией. В ответ Брюнинг прослушал часовую лекцию о целях нацистов, предусматривавших уничтожение всех «врагов Германии», как внутренних, так и внешних,