Происхождение Второй мировой войны - Игорь Тимофеевич Тышецкий

прежде всего Франции и России. Гитлер обещал быть «умеренным» в критике правительства и президента в обмен на три места в кабинете министров, в чем ему было сразу отказано 235. Брюнинг уже обеспечил себе поддержку социалистов, и необходимость в сотрудничестве с Гитлером сильно поблекла. Встреча так и закончилась ничем. Трудно с уверенностью сказать, чего добивался Брюнинг, ведя подобные разговоры с «дешевой имитацией Муссолини», как он впоследствии окрестил Гитлера 236. Скорее всего, это была своеобразная «разведка боем», в ходе которой канцлер попытался узнать настроения своего собеседника, охладить его пыл и заставить нацистов занять более умеренную позицию в обмен на обещания самого общего характера в будущем. Если Брюнинг действительно полагал, что успех нацистов носит временный характер, вполне возможно, он искренне верил, что это будущее для Гитлера и его партии просто не наступит. В то же время Брюнинг был вполне искренен, когда говорил о желании отменить условия Версальского мира. В этом желании на протяжении всей истории Веймарской республики были едины все германские политики.

Встречаться с коммунистами Брюнинг не стал. Он не любил их еще больше, чем нацистов. Последние, какими бы они ни были, воспринимались в Германии как свои, а коммунистов многие немцы считали инородной силой, подчиняющейся Москве и Коминтерну. Не случайно, что после первых больших успехов Гитлера в НСДАП потянулись многие радикально настроенные рабочие, которые «исчерпали свое сотрудничество с КПГ» 237, тогда как движение в обратном направлении было вряд ли возможно 238. Брюнинг не хотел осложнять свои, и без того непростые, отношения с социалистами, что вполне могло произойти, прояви канцлер заинтересованность в диалоге с Тельманом. Ведь КПГ, следуя инструкциям из Москвы, продолжала называть СДПГ «социал-фашистами» и считать их более опасным противником, чем нацистскую партию. «Социал-фашисты знают, что для нас не может быть речи о сотрудничестве с ними, — писала коммунистическая Die Rote Fahne в марте 1931 года. — Никто в КПГ не питает иллюзий, будто фашизм может быть сметен в союзе с социал-фашизмом» 239. Коммунисты окончательно запутались в своих тактических построениях и, голосуя в рейхстаге заодно с нацистами, одновременно вели с ними ожесточенную уличную войну. В 1929-1931 годах (по конец июля) в схватках красногвардейцев с коричневорубашечниками погибли 155 человек и еще 426 получили ранения 240. Брюнинга и его «малую коалицию» коммунисты по привычке также иногда именовали «фашистами», но чаще утверждали, что правительство лишь «готовит переход власти к фашистам». В любом случае сотрудничество правительства Брюнинга как с правыми, так и с левыми радикалами, было возможно разве что ценой отказа от плана Янга и новой конфронтации с Западом. Благодаря «терпимости» социалистов Брюнинг продолжал руководить страной с помощью декретов президента. Их становилось все больше, а резолюций рейхстага — все меньше. В 1932 году, ставшем последним для Веймарской республики, парламент смог принять только пять законов, тогда как президент издал 66 декретов. Постепенно в Германии шла концентрация власти в руках одного человека. Пока еще этим человеком был президент Гинденбург, который, однако, все сильнее походил на «протофюрера» 241.

Между тем финансово-экономический кризис в Германии усиливался. После сентябрьских выборов 1930 года увеличился отток иностранного капитала из страны. Напуганные перспективой установления нацистского или коммунистического режима иностранные вкладчики спешно выводили свои капиталы из Германии. В июне 1931 года Рейхсбанк вынужден был официально объявить, что его резервы в золоте и иностранной валюте сократились до критически низкой отметки — с 2,7 до 1,9 миллиарда марок 242. Говоря об оттоке капитала, министр финансов Дитрих сообщил о 3-4 миллиардах марок, покинувших страну после сентябрьских выборов 243. Это были в основном долгосрочные вложения. В Германии оставалось, по оценкам экспертов, еще 5-6 миллиардов марок в виде краткосрочных заимствований, которые необходимо было возвращать. Трудности начали возникать у крупнейших германских банков. В июле объявил о грядущем банкротстве Банк Дармштадта. Правительство не могло допустить закрытия одного из ведущих банков страны и вынуждено было гарантировать его резервы. Однако немедленным эффектом такого шага стало обращение к правительству представителей других ведущих банков с просьбой объявить «банковские каникулы» в стране. У кабинета Брюнинга не оставалось иного выхода. Тогда же была приостановлена работа немецкой фондовой биржи. «Банковские каникулы» продлились фактически до 5 августа, а биржа вновь заработала лишь 3 сентября. Одновременно быстрыми темпами росла безработица. В первой половине 1931 года число зарегистрированных безработных не падало ниже 4 миллионов человек, выплаты которым, несмотря на рост страховых отчислений, постоянно снижались. Все это вызывало непрекращающиеся протестные настроения и радикализацию германского общества. Когда в июне Брюнинг отправился с официальным визитом в Лондон, в порту Куксхафена, при отплытии из Германии, его провожали разгневанные докеры с коммунистическими флагами и лозунгом «Долой диктатуру голода!» Через несколько дней, по возвращении домой, в порту Бремерхафена Брюнинга встречала не менее разгневанная демонстрация протестующих с нацистскими флагами и лозунгом «Германия, проснись! Долой Брюнинга!» 244

Правительство Германии видело спасение в приостановке оттока капитала и новых кредитах. Собственно говоря, именно об этом Брюнинг и члены его правительства постоянно говорили в 1931 году в высоких кабинетах Лондона и Парижа. И тут европейцы получили неожиданный подарок от американского президента Герберта Гувера. 20 июня 1931 года мир узнал о его сенсационном плане объявить годовой мораторий на выплату всех военных долгов. В какой-то мере инициатива Гувера была ответом на отчаянный призыв Гинденбурга с просьбой о вмешательстве и о помощи 245. Но гораздо больше на решение президента повлиял разговор с американским послом в Берлине Фредериком Сакеттом, в мае приехавшим в отпуск домой. Сакетт был искренним сторонником Веймарской республики и поклонником Брюнинга. Перед отъездом на родину у Сакетта состоялся долгий разговор с канцлером, и это породило слухи о том, что посол привез Гуверу устное послание. Было ли так на самом деле (немцы отрицали это), утверждать трудно. Но это и не столь важно. Сакетт подробно рассказал Гуверу о ситуации в Германии. Он объяснил, что финансовое положение Веймарской республики настолько катастрофично, что осенью может последовать взрыв. «Политические беспорядки достигли такого накала, а нищета людей столь высока, — говорил посол, — что мы должны считаться с возможностью краха (Веймарской республики) или с революцией, если ничего не предпримем» 246. Гувер, как и его посол, не хотел ни революции в Германии, ни прихода Гитлера к власти.

Главным условием предложения Гувера о моратории на военные долги была аналогичная отсрочка Союзниками текущих репарационных выплат Германии. Британия быстро согласилась. Она сама переживала