В огне повенчанные - Иван Георгиевич Лазутин

Старик принял его из рук Григория как икону и, не дыша, замер на месте, ожидая дальнейших распоряжений. Григорий видел, как тряслись губы старика, как силился он не выказать своей слабости и не прослезиться.

Глава четырнадцатая

Как и условились с председателем райисполкома, Григорий без пяти минут восемь вошел в просторную приемную и положил на стол перед молоденькой тонкой секретаршей удостоверение.

– С Николаем Павловичем я вчера созвонился. Мы условились, что в восемь ноль-ноль он примет меня.

Секретарша вскинула на Казаринова настороженный взгляд:

– Вы по какому вопросу?

– По какому вопросу – я доложу лично председателю! Я уже говорил об этом по телефону самому председателю. Прошу доложить.

– А вы? – Секретарша окинула строгим взглядом переминающегося с ноги на ногу дворника, который не знал, куда деть свои большие руки.

– Со мной! – сухо бросил Казаринов. – По одному вопросу. Я уже сказал вам, что с Николаем Павловичем мы условились: в восемь ноль-ноль он примет нас. А сейчас – без двух минут восемь.

Секретарша дернула острым плечиком и скрылась за двойными дверями в кабинете председателя.

Только теперь Григорий почувствовал, что от дворника несло нафталином. Черный суконный костюм сидел на нем мешковато. На ворот синей сатиновой рубахи-косоворотки были пришиты пуговицы разного цвета. На старые валенки были надеты новые галоши.

Председатель в кабинете был не один. Судя по лицам сидящих за длинным столом буквой «т», Григорий понял, что разговор шел очень важный. Когда он поравнялся со столом, председатель встал и, обращаясь сразу ко всем троим, с кем он только что совещался, представил лейтенанта:

– Внук академика Казаринова.

Все трое, сочувственно глядя на Григория, молча кивнули.

– Примите, Григорий Илларионович, наше искреннее соболезнование, – глухо проговорил председатель. Выйдя из-за стола, он крепко пожал Григорию руку: – Я очень огорчен, что не смог проводить в последний путь Дмитрия Александровича, депутата Верховного Совета СССР от нашего избирательного округа. Но вы, как человек военный, поймете меня: иногда дела складываются не так, как мы хотим… Прошу познакомиться – работники исполкома. – Председатель повел рукой в сторону сидевших за столом, которые, словно по команде, вставали и поочередно жали Казаринову руку, называя свои фамилии.

Казалось, только теперь председатель заметил стоявшего у дверей старика.

– А вы? – Во взгляде председателя мелькнуло удивление.

Видя растерянность дворника, Казаринов поспешил прийти ему на помощь:

– Со мной. – Кивком Григорий позвал Данилыча к столу.

Покашливая в ладонь, дворник нерешительно подошел к торцу длинного стола.

– Чем могу быть полезен, Григорий Илларионович? – спросил председатель. – Прошу, садитесь.

– Моя просьба выражена на одной странице. – Григорий положил на стол перед председателем заявление и сел.

Заявление председатель читал долго, внимательно. Было видно, что для обстоятельного разговора ему мешал старик, на которого он бросил пристальный, острый взгляд, словно взвешивая, насколько тот надежен: речь в заявлении, как он понял, шла об этом старике и об его оставшейся без крова семье.

– Вы до конца все продумали?

– Да! – твердо ответил Григорий. – И не только продумал, но и договорился с Захаром Даниловичем. – Казаринов взглядом показал на застывшего у стола старика, который, переминаясь с ноги на ногу, мял в руках шапку. – Мы друг другу просто необходимы. Я помогу ему и его внукам-сиротам с жильем, а он сохранит все, что осталось после академика Казаринова. У деда остался большой научный архив. После войны люди разберутся. И потом… Остались цепные вещи, личное имущество, большая библиотека с антикварными изданиями… – Григорий хотел сказать что-то еще, но остановился.

– Кто будет принимать наследство? – спросил председатель.

– Наследник у покойного один. Он перед вами. К тому же воюет в разведке. Так что все может быть. А архив деда нужно сохранить.

– Надежный человек? – Взгляд председателя остановился на дворнике. Видя, как дрожат пальцы натруженных рук старика, он бросил взгляд на заявление, лежавшее перед ним, и многозначительно спросил: – Захар Данилович, вы слышали, о чем идет речь?

– Слыхал, – на хриплом выдохе произнес старик и по-солдатски вытянулся.

– Задача ясна?

– Ясна, товарищ председатель!

– Откуда сами-то?

– Беженцы мы, товарищ председатель. Колхозники. Из Белоруссии, Гомельской области… Село наше, Бабичи, немцы сожгли. – С этими словами старик нерешительно и пригибаясь в коленях подошел к председателю и положил перед ним потертую на сгибах справку с потускневшей гербовой печатью. – Сейчас вот в дворниках на Сивцевом Вражке.

– Внуки-то школьники?

– Старший во втором, младшему пошел седьмой годок. Круглые сиротки, товарищ председатель.

– Подождите в приемной, с вами вопрос ясен, Захар Данилович. Нам нужно кое о чем поговорить с Григорием Илларионовичем.

Понятливый по природе, старик быстро откланялся и вышел из кабинета.

Тягостное молчание нарушил председатель. Разминая папиросу, он сочувственно посмотрел на Казаринова:

– Григорий Илларионович, вы хотите передать две комнаты вашей квартиры дворнику и его семье? Так я вас понял?

– Совершенно верно.

– И просите прописать в вашей квартире всех четверых?

– А как же по-другому? Насколько мне известно: в Москве без прописки жить нельзя.

– И как же вы хотите прописать их: временно или постоянно? Если временно, то на какой срок: на полгода, на год?.. В заявлении вы этого не указываете. А необходимо указать.

Григорий пододвинул к себе заявление, взял из чернильного прибора ручку. Все видели, как отчетливо и твердо Григорий вывел над словом «прописка» слово «постоянно», а внизу, под текстом заявления, сделал приписку: «Вписанному слову “постоянно” – верить». И расписался.

– Решительный вы человек, Григорий Илларионович, – улыбнувшись, сказал председатель. – Ведь их четверо. Не заметите, как парни вырастут, и может случиться так, что не поймут они вашего благородного жеста.

– Решительный? – усмехнулся Григорий. – Чтобы в таком вопросе быть решительным, нужно совсем немного.

– Что же именно? – Улыбка на губах председателя потухла.

– Нужно пройти теми дорогами войны, по которым прошли они от сожженного врагом родного села до самой Москвы, и сохранить при этом круглых сирот. Я по этим дорогам прошел. То, что видели они, все четверо, не дай бог повидать и лиходею. – Григорий обвел взглядом сидевших за столом: – А насчет благородного жеста вы, уважаемый Николай Павлович, выразились не совсем удачно. Благородные жесты делают театральные герои в мелодрамах, а война – это не мелодрама. Это – трагедия. Насчет ребят не волнуюсь. Пусть растут. Я их понимаю. Сам вырос круглым сиротой. Так что прошу удовлетворить мою просьбу.

Румянец стыда залил щеки председателя. Видно было, что ему стало неловко и совестно за свои последние слова предостережения, а поэтому, как-то сразу